Однако такая политика не могла продолжаться
долго. В ее рамках невозможен был не только экономический рост, но и выход из
долгового кризиса, как бы ни сокращали бюджетные расходы. Построенная
«денежными властями» финансовая «пирамида» государственных краткосрочных
обязательств с 1997 г. качественно превышала возможности бюджета по ее
поддержанию. Помесячные расходы на погашение и обслуживание внутреннего долга
устойчиво (в 1,5-2 раза) превышали все налоговые поступления в федеральный
бюджет. В этой ситуации проводившаяся уже второй год политика секвестирования
расходов бюджета ради их перераспределения на обслуживание государственного
долга потеряла смысл. Рост расходов федерального бюджета на эти цели до 1/3 его
величины не остановил рост пирамиды государственного долга, которая, перед тем
как рухнуть, увеличилась в 1998 г. более чем на 100 млрд. руб. Перефразируя
известный афоризм, это не только преступление, это – бессмыслица. Бессмысленно
оплачивать финансовым спекулянтам невиданные в мировой практике сверхприбыли за
счет экономии на детских пособиях и зарплате бюджетникам, так как возможности
этой экономии намного меньше лавинообразно нарастающих долговых обязательств.
Таким образом, если причины и последствия макроэкономической политики были
изрядно затуманены наукообразной демагогией, то действия правительства в
условиях бюджетного кризиса не оставляли сомнений в реальных (а не
декларировавшихся публично) приоритетах проводившейся политики.
В проведенном в 1997 году незаконном секвестре
расходов федерального бюджета четко обнажились реальные приоритеты бюджетной
политики правительства. Согласно принятым решениям сокращение составило 30% по
северному завозу, угольной отрасли, оборонному заказу, 55% – по остальным
незащищенным статьям. Законодательно утвержденные бюджетные ассигнования на
национальную оборону были обеспечены финансированием в 1997 г. всего лишь на
66,9%, в том числе такая защищенная статья, как продовольственное обеспечение
Вооруженных сил – на 64,2%; на фундаментальные исследования и содействие
научно-техническому прогрессу – на 61,5%; на промышленность, энергетику и
строительство – на 57,9, в том числе на конверсию оборонной промышленности – на
15,5%; на сельское хозяйство и рыболовство – на 44,5%; на образование – на
76,3%, в том числе на дошкольное воспитание – на 60,1%; на культуру и искусство
– на 38,1%
[70]
. Но секвестру не подлежали расходы по обслуживанию госдолга,
которые, таким образом, оказывались самыми приоритетными. Они не только не
секвестрировались, но постоянно перевыполнялись относительно бюджетных лимитов.
В результате расходы на обеспечение сверхприбылей финансовых спекулянтов от
инвестиций в пирамиду государственного долга составили свыше четверти всех
расходов бюджета в 1997 г., став самой крупной статьей бюджетных расходов.
Эта тенденция получила закрепление в бюджете
1998 г. При сокращении по сравнению с предыдущим годом запланированных
социальных расходов на 8 млрд. руб. рост расходов на обслуживание
государственного долга составил 33 млрд. руб. В нем не только зафиксирован тот
же уровень расходов на обслуживание государственного долга (в полтора раза
превышающий расходы на национальную оборону), но и предоставлено правительству
право секвестра значительной части расходов по другим статьям в целях
перераспределения бюджетных средств на оплату сверхприбылей финансовых
спекулянтов. Запланированные в бюджете расходы на образование, здравоохранение,
культуру, национальную оборону, науку и технический прогресс оказываются
необязательными, если денег не хватает на поддержание сверхприбылей финансовых
спекулянтов. При фактическом исполнении за девять месяцев 1998 г. расходной
части федерального бюджета в среднем на 48,3% от годовых назначений, расходы на
обслуживание государственного долга были выполнены на 70,5%, в то время как
расходы на промышленность, энергетику и строительство – на 23%, на
сельскохозяйственное производство – на 22,5%, финансирование государственных
инвестиций – 8,9%, на конверсию – 4%. Практически не проводилось погашения
задолженности перед предприятиями оборонного комплекса, а текущие платежи
составляют 10-15% от утвержденных лимитов. Приспособление к бюджетному кризису
путем произвольного сокращения всех расходов, за исключением постоянно растущих
расходов на обслуживание государственного долга привело к стабилизации
непроцентных расходов федерального бюджета на крайне низком уровне около 10 %
ВВП при доходах бюджета в 11,9% ВВП, в том числе налоговых доходах – 9,1% ВВП.
Острый бюджетный кризис фактически стал хроническим – величина расходов
федерального бюджета сократилась за истекшее шестилетие впятеро, а по сравнению
с союзным бюджетом – на порядок.
Уже несколько лет подряд уровень бюджетных
расходов оказывается на треть ниже минимума, необходимого для поддержания самых
первоочередных социальных расходов и национальной безопасности. При этом из
года в год нарастала дополнительная нагрузка на бюджет по обслуживанию
государственного долга. При таком уровне бюджетного финансирования неизбежным
становится разрушение обороноспособности страны и национальной безопасности,
свертывание системы социальных гарантий, деградация государства и населения.
Явный перекос расходов бюджета в пользу выплаты сверхвысоких процентов по
государственным обязательствам объяснялся не столько объективной
необходимостью, сколько прямыми коммерческими интересами влиятельных финансовых
структур, привыкших использовать госбюджет в качестве главного источника
сверхдоходов. В конечном счете, как указывалось выше, покупателем эмитируемых
правительством обязательств становился Центральный банк, который на эти цели
расходовал значительную часть денежной эмиссии. Только в отличие от прошлой
практики, когда эмиссионный доход направлялся в казну (на финансирование
дефицита бюджета), революционеры сочли более целесообразным его
перераспределение в частных интересах в форме процентов по государственным
обязательствам. В том числе в пользу доходов самого Центрального банка, который
в 1995-1997 гг. фактически был коммерциализирован своим руководством,
перераспределявшим доходы этой важнейшей государственной монополии в свою
пользу. Проведение этой линии было безнравственно, не говоря уже о правовой и
политической стороне разного отношения правительства к своим обязательствам
перед финансовыми спекулянтами (которые выполняются полностью и в срок) и перед
населением и производственной сферой (которые всякий раз срываются или не
выполняются вовсе). Эта открытая дискриминация занятых в бюджетных отраслях,
науке, Вооруженных силах, а также всего общества должна быть прекращена.
Произошедший 17 августа 1998 г. крах
финансовой пирамиды государственных краткосрочных обязательств вместе с
решением Центрального банка о замораживании валютных операций капитального
характера и девальвации рубля фактически означал финансовое банкротство
государства, ставшее закономерным результатом проводившейся последние годы
макроэкономической и финансовой политики. Удивительным было упорство, с которым
руководители правительства и Центрального банка 1994 – первой половины 1998 гг.
и ответственные за обслуживание госдолга специалисты этих органов отрицали не
только угрозу краха финансовой пирамиды ГКО-ОФЗ, но и отказывались признать
очевидный для всех «пирамидальный» принцип обслуживания госдолга (в
соответствии с ним долговые обязательства погашались за счет новых займов).
Даже за несколько дней до краха руководители Правительства и Центробанка
отвергали все предложения о реструктуризации госдолга как неприемлемые и
настаивали на правильности проводившейся политики дальнейшего наращивания
долговых обязательств.
