Игнорирование структурных особенностей
российской экономики в надежде на автоматическое действие механизмов рыночной
самоорганизации спровоцировало процессы дезинтеграции экономики и нарастания
хаоса. Попытки применения традиционных для состояния рыночного равновесия
методов макроэкономической стабилизации путем ограничения денежной массы не
могли дать адекватный результат в сильно неравновесной ситуации. В условиях
характерных для российской экономики диспропорций применение этих методов
неизбежно влекло за собой ее распад на автономно функционирующие сектора,
каждый из которых стремится к своему состоянию равновесия.
Экономическое пространство страны распалось на
две слабо связанных друг с другом сферы. Первая – сфера обращения капитала –
характеризуется сверхвысокими прибылями и высокой скоростью обращения денег,
относительно невысокими рисками. Вторая – производственная сфера –
характеризуется низкой прибыльностью и низкой скоростью обращения денег,
высокими рисками в связи с неопределенностью отношений собственности,
сокращением спроса и общей неблагоприятной конъюнктурой рынка.
В свою очередь, производственная сфера
распалась на экспортно-ориентированный сырьевой сектор, в котором сохраняется
относительная стабильность за счет переориентации на внешний рынок, и остальную
экономику, ориентированную на внутренний рынок и характеризующуюся
неплатежеспособностью и крайне низкой рентабельностью.Кроме того, нарастает
территориальная дезинтеграция экономики, когда вследствие хаотического распада
хозяйственных связей и опережающего роста тарифов на транспортные услуги
происходит разрушение сложившейся кооперации и специализации производства,
переориентация отдельных регионов страны на внешние рынки.
Вплоть до финансового краха 17 августа 1998 г.
экономическая политика в России носила характер виртуальной реальности, имевшей
мало общего с настоящей экономической действительностью, определяющей жизнь
миллионов россиян. Страсти, бушевавшие на рынке ценных бумаг, грозные заявления
о стабилизации рубля любой ценой, острые переживания в отношении настроения
капризных нерезидентов, от которого якобы зависела судьба Отечества,
поразительным образом контрастировали с угасающим ритмом жизни реальной экономики,
научившейся обходиться без денег, без инвестиций, без государства. Движение
реального и отражающего его стоимость фиктивного капитала совершалось в
противоположных направлениях.
Бурный рост стоимости акций приватизированных
предприятий в 1996-1997 гг. удивительным образом сочетался с не менее резким
ухудшением их финансового положения (в 1997 г. при росте объема капитализации
рынка ценных бумаг предприятий более чем в 3,5 раза, их рентабельность
снизилась более чем в 2 раза, а доля убыточных предприятий выросла на 5%). И,
наоборот, резкое обесценение ценных бумаг предприятий в 1998 г. практически
никак не связано с их реальным состоянием (их финансовое положение не
ухудшилось, а темпы роста объема производства стабилизировались на уровне 1,3%
в первом квартале 1998 г.). Схожая ситуация наблюдалась и на макроуровне.
Невиданная по мировым меркам доходность государственных обязательств сочеталась
с плачевным состоянием государственного бюджета, быстрой эрозией его доходной
базы. Достижение целей макроэкономической политики в 1997 г. (снижение инфляции
до 11% при почти полной либерализации экономики и приватизации производственных
предприятий) не только не привело к экономическому росту, но, напротив,
сопровождалось снижением инвестиций на 5%.
Наряду с экономикой раздвоилось и социальное
пространство. Крупный бизнес и денежные власти, обслуживавшие его интересы,
жили в мире котировок ценных бумаг, внешних займов, приватизации
государственного имущества, где гуляли шальные деньги, которые не надо
зарабатывать, а получаемые доходы были несоизмеримы с затраченными усилиями.
Народ же и обеспечивающие его жизнедеятельность производственная и бюджетная
сферы прозябали без зарплаты, без перспективы, не понимая смысла
происходившего. Первая сфера притягивала невиданной в мире нормой прибыли на
вложенный капитал, на порядок превышавшей сложившиеся в мировой экономике
ориентиры, что позволяло говорить о России как о стране чудес (или, в
зависимости от точки зрения, – стране дураков), где за пару лет можно
увеличить состояние в десятки, а если повезет, и в сотни раз. Вторая сфера
отталкивала мрачными видами российской провинции с голодными детьми,
отчаявшимися матерями, опустившимися квалифицированными рабочими и инженерами.
Первая картина сверкала парадными витринами, вторая свидетельствовала о том,
что Россия – страна социального бедствия.
Общеизвестно, что экономика – это замкнутая
система. Если производство не растет и при этом где-то наблюдается концентрация
доходов и богатства, это означает их уменьшение в остальной части экономики. В
нашей ситуации сверхприбыли сектора финансовых спекуляций образовались и росли
на перераспределении государственной собственности через спонтанную ваучерную
приватизацию, государственного бюджета – через финансовую «пирамиду» ГКО,
сбережений населения – через частные финансовые «пирамиды». Интенсивность этого
перераспределения была чрезвычайно высокой, ежегодно составляя до половины
всего фонда накопления страны, и сопровождалась образованием колоссальных
финансовых «пузырей», выраставших не на создании нового богатства, а на
всевозможных формах его присвоения при помощи разнообразных механизмов
поддержания сверхдоходности гарантированных государством спекулятивных
операций.
Сложившийся в 1994-1997 гг. механизм
экономического регулирования напоминает известную всем с детства игру по
выдуванию мыльных пузырей. Посредством государственного бюджета и управления
государственным имуществом из производственной сферы и сбережений населения
«выдуваются» ресурсы, трансформирующиеся в финансовые «пирамиды», которые затем
лопаются, оставляя тяжелые воспоминания об очередном годе, потерянном для
роста, и впечатляющие картинки из жизни новой правящей элиты. При этом
одурманенное общественное сознание радовалось красивым миражам
макроэкономической стабилизации и бурного роста финансового рынка на фоне
спазма инвестиционной активности, разорения производственных предприятий и
обнищания населения. Этот, во-видимому, беспрецедентный в экономической истории
механизм самоуничтожения финансовой системы страны разрушил воспроизводственные
процессы, вызвал колоссальный отток капитала из производственной сферы и
дезинтеграцию экономики.
Дезинтеграция экономики стала результатом ряда
контуров причинно-следственных связей, обусловленных проводившейся
экономической политикой.
Контур 1: демонетизация экономики, кризис
неплатежей.
Переток денежной массы в спекулятивную сферу
вследствие ее сверхвысокой доходности (последовательно поддерживавшийся
финансовыми пирамидами, спекуляциями с акциями приватизированных предприятий, валютными
спекуляциями, государственными обязательствами) и подавление инфляции путем
сжатия денежной массы привели к обезденеживанию реального сектора экономики и,
как следствие, – к кризису платежей и бюджетному кризису.
Контур 2: падение спроса и сокращение
производства.
