— Это самая хорошая погода, что мы видели за целый год, — заметила Эгвейн, движением плеч сбрасывая плащ.
Найнив покрутила головой, хмурясь и словно бы прислушиваясь к ветру:
— Что-то не так.
Ранд кивнул. Он испытывал схожее ощущение, хотя не мог выразить, что именно он чувствует. Непорядок заключался совсем не в первом тепле, что за этот год он ощутил в воздухе; более чем просто было понять: так далеко к северу не может быть столь тепло. Чувствовалось еще что-то неуловимое. Должно быть, это и есть Запустение, но местность вокруг была той же самой.
Солнце взобралось выше, — красный шар, который не мог дать столько тепла, хоть на небе ни облачка. Чуть погодя Ранд расстегнул куртку. По лицу тонкой струйкой побежал пот.
Ранд оказался не одинок. Мэт совсем скинул куртку, выставив напоказ золоченый кинжал с рубином, и утирал лицо концом шарфа. Прищурившись, он заново обмотал шарф узкой полосой над глазами. Найнив и Эгвейн обмахивались; скакали они тяжело, будто поникнув от жары. Лойал полностью расстегнул свою тунику с высоким воротом, рубашку — тоже; у огир поднималась посередине груди узкая полоска волос, густых, будто мех. Он пробормотал всем извинения.
— Вы должны извинить меня. Стеддинг Шангтай в горах, и там прохладно. — Его широкие ноздри раздувались, втягивая воздух, который с каждой минутой становился теплее. — Мне не нравятся эти жара и влажность.
И в самом деле, было сыро, как вдруг дошло до Ранда. Ощущение было таким, будто он дома, в Двуречье, забрался в разгар лета в глубь Трясины. В тех топких болотах каждый вдох словно проходил через пропитанное горячей водой шерстяное одеяло. Здесь влажной земли не было, — лишь несколько прудков и ручейков, тонких струек, обычных для того, кто привык к Мокрому Лесу, — но воздух всем напоминал Трясину. Один лишь Перрин, все еще в куртке, дышал легко. Перрин и Страж.
Кое-где на деревьях — не вечнозеленых — виднелись считанные листья. Ранд решил было потрогать веточку, потом замер, не дотянувшись до листьев. Блеклую желтизну испещряли красные пятнышки молодой поросли, и на желтом выделялись черные крапинки, как от какой-то болезни.
— Я же говорил вам: ни к чему не прикасаться. — Голос Стража был ровен. На нем по-прежнему был тот меняющий цвета плащ, словно бы на Лапа никак не действовали ни жара, ни холод; поэтому угловатое лицо Стража будто бы плыло над спиной Мандарба. — Цветы в Запустении могут убить, а листья изувечить. Есть такая маленькая тварь, называемая Палочником, которая, во всем оправдывая свое имя, любит прятаться в гуще листьев, поджидая, когда кто-нибудь притронется к ней. Когда кто-то касается ее, она наносит удар. Не яд. Сок начинает переваривать добычу Палочника. Спасти вас может лишь одно — отрубить руку или ногу, куда попал сок. Но Палочник хоть не ударит, пока вы до него не дотронетесь. А других в Запустении и трогать не надо — и без того накинутся.
Ранд отдернул руку от нетронутых листьев и отер пальцы о штанину.
— Так мы уже в Запустении? — сказал Перрин. Как ни странно, испуга в его голосе не слышалось.
— На самом его краю, — жестко сказал Лан. Жеребец Стража по-прежнему шел впереди, и всадник говорил через плечо: — Настоящее Запустение еще впереди. В Запустении водятся твари, которые охотятся по звуку, а кое-какие из них могут забрести и сюда, так далеко к югу. Иногда они перебираются и через Горы Рока. Намного хуже Палочника. Так что потише и не отставайте, если хотите остаться живыми.
Страж, не дожидаясь ответа, пустил Мандарба скорым шагом. Миля за милей, и порча Запустения становилась все явственней. Листьев на деревьях становилось все больше, но все они были пятнистыми, покрыты крапинками — желтыми и черными — с синевато-серыми и багровыми прожилками, как зараженная кровь. Каждый лист и стебель казались раздувшимися, готовыми лопнуть от малейшего прикосновения. Цветы, точно пародия на весну, свисали с деревьев и растений, болезненно бледные и мясистые, мягкие как воск, будто гниющие на глазах. При вдохе сладковатая вонь разложения, тяжелая и густая, била в нос и вызывала тошноту; когда же юноша попытался дышать ртом, то чуть не задохнулся. Воздух на вкус был словно кусок испорченного мяса. Лошадиные копыта негромко хлюпали, когда гниющие, набрякшие растения сминались под ними.
Мэт свесился с седла, и его вывернуло наизнанку. Ранд все искал пустоту, но спокойствие мало помогало против жгучей желчи, подкатывающей то и дело к горлу. Через милю Мэта снова вырвало одной желчью, а потом опять. У Эгвейн был такой вид, будто ей вот-вот станет худо, она все время сглатывала, лицо Найнив застыло бледной маской решимости, челюсти стиснуты, глаза не отрываются от спины Морейн. Мудрая решила не позволять своей персоне чувствовать себя плохо, пока раньше не станет дурно Айз Седай, но Ранд не думал, что ей придется долго ждать. Глаза Морейн были прищурены, а губы побледнели.
Несмотря на жару и влажность, Лойал обернул шарф вокруг носа и рта. Когда он встретился взглядом с Рандом, в глазах огир явственно читались крайнее возмущение и отвращение.
— Мне доводилось слышать... — начал он, голос его приглушила шерсть шарфа, потом Лойал, сморщившись, замолк и прочистил горло. — Тьфу! На вкус это все равно что... Тьфу! Я слышал и читал о Запустении, но никакие описания не могут... — Жест Лойала как-то охватил собой и запах, и болезненного вида поросль. — Чтобы даже Темный содеял такое с деревьями! Тьфу!
Страж нисколько, конечно, не был поражен, по крайней мере Ранд этого не заметил, но, к удивлению юноши, представшее их глазам зрелище Перрина тоже мало взволновало. Или же, точнее, взволновало не так, как других. Парень всматривался в отвратительный лес, через который они ехали, словно готов был атаковать врага. Он ласкал топор у пояса, будто не осознавая, что делает, тихо разговаривал сам с собой, порой рыча, отчего у Ранда волосы на затылке шевелились. Даже в полуденном солнечном свете глаза Перрина сверкали, золотые и беспощадные.
Когда кровавое солнце покатилось к горизонту, жара не спала. Вдали, на севере, поднимались горы, выше Гор Тумана, черные на фоне неба. Иногда ледяной ветер с острых пиков дотягивал свои порывы до путников. Знойная влажность вытравляла большую часть горной прохлады, но и оставшийся холод, сменяя, пусть и на мгновение, духоту, отдавал зимним морозом. Пот на лице Ранда застывал ледяными бусинками; когда ветер стихал, бусинки таяли, сбегая по щекам сердитыми капельками, а тягостная жара наваливалась на юношу еще плотнее, чем раньше. На те краткие минуты, когда ветер окружал путников, он отметал прочь зловоние, однако Ранд, если б мог, обошелся бы и без такого подарка. Прохлада дышала холодом могилы, а ветер нес пыльную затхлость только что вскрытого старого склепа.
— Мы не успеем до наступления ночи добраться до гор, — сказал Лан, — а передвигаться ночью опасно, даже для одного Стража.
— Здесь недалеко есть место, — сказала Морейн. — Если разбить там лагерь, это послужит нам добрым знаком.
Страж бросил на нее безучастный взгляд, потом неохотно кивнул:
— Да. Где-то же нам надо разбить лагерь. Пусть будет там.
