Он услышал, как ахнула Верин, увидел расширенные глаза Амерлин — взгляд твердостью не уступал голубому камню. Этот взгляд нисколько не взволновал Ранда; он лишь скользнул по внутренней пустоте.
— Где ты услышал эти имена? — требовательно спросила Амерлин. — Кто сказал тебе, будто Тар Валон дергает за нити каждого Лжедракона?
— Один друг, мать, — ответил Ранд. — Менестрель. Его звали Том Меррилин. Теперь он мертв.
Морейн что-то произнесла, и он поглядел на нее. Она заявляла, что Том не погиб, но ничем не могла доказать свои слова, а он не понимал, как человек может выйти живым из рукопашной схватки с Исчезающим. Мысль была чуждой и ненужной, и она исчезла. Существовали теперь лишь ничто и единство.
— Ты — не Лжедракон, — твердо сказала Амерлин. — Ты — настоящий Возрожденный Дракон.
— Я — пастух из Двуречья, мать.
— Дочь моя, расскажи ему. Подлинную историю, юноша. Слушай внимательно.
Морейн начала рассказ. Ранд не отрывал взгляда от лица Амерлин, но слушал.
— Почти двадцать лет назад Айил перевалили через Хребет Мира, Драконову Стену, — так они сделали всего лишь однажды, и именно в тот раз. Они опустошили Кайриэн, разбили все высланные против них армии, сожгли сам город Кайриэн и с боем прошли весь путь до Тар Валона. Стояла зима, шел снег, но холод или жара мало значат для Айил. Решающая битва, последняя по счету, кипела подле Сияющих Стен, в тени Драконовой Горы. Три дня и три ночи сражения, и Айил заставили отступить. Или, вернее, они отступили, так как свершили то, ради чего пришли, — убили короля Ламана Кайриэнского за его прегрешение против Древа. Тогда-то и началась моя история. И твоя.
Они хлынули через Драконову Стену будто поток. До самых Сияющих Стен. Ранд обождал, пока воспоминания затушевались, но он слышал голос Тэма, Тэма, больного, в бреду, приподнимающего завесу тайны над своим прошлым. Голос цепко держался по ту сторону ничто, настойчиво пробиваясь внутрь.
— Тогда я была одной из Принятых, — продолжала Морейн, — как и мать наша, Престол Амерлин. Вскоре нас должны были возвести в ранг сестер, и тем вечером мы состояли при тогдашней Амерлин. С ней была и ее Хранительница Летописей, Гайтара Моросо. Все остальные полноправные сестры, даже Красные, были заняты Исцелением — так много оказалось раненых. Наступил рассвет. Огонь в камине не мог отогнать холод. Снегопад в конце концов прекратился, но в покоях Амерлин, в Белой Башне, мы чувствовали дым от пепелищ деревень, сгоревших во время сражения.
В битве всегда жарко, даже в снегу. Нужно уйти от запаха смерти. Голос бредящего Тэма царапался в лишенную содержания тишину внутри Ранда. Пустота затрепетала, сжалась, сделалась устойчивей, вновь заволновалась, Взгляд Амерлин буравил Ранда. Он опять ощутил на лице пот.
— Это все было горячечным бредом, — сказал он. — Он был болен. — Он повысил голос. — Меня зовут Ранд ал'Тор. Я — пастух. Мой отец — Там ал'Тор, а моей матерью была…
Морейн остановилась, дав юноше сказать, но теперь ее тот же, ни в чем не изменившийся голос, тихий и неумолимый, оборвал его слова:
— «Кариатонский Цикл», Пророчества о Драконе, утверждает, что Дракон возродится на склонах Драконовой Горы, там, где погиб во время Разлома Мира. У Гайтары Седай иногда бывали Предсказания. Она была стара, с волосами белыми, как снег за окном, но Предсказания ее были твердыми и имеющими силу. Я подавала ей чашку с чаем, утренний свет пробивался в окна все сильнее. Престол Амерлин спросила меня о вестях с поля битвы. А Гайтара Седай встала со стула, негнущиеся руки и ноги дрожали, а лицо такое, будто она заглянула в Бездну Рока у Шайол Гула, и она выкрикнула: «Он вновь рожден! Я чувствую его! Дракон сделал свой первый вдох на склоне Драконовой Горы! Он идет! Он идет! Да поможет нам Свет! Да поможет Свет миру! Он лежит на снегу и орет будто гром! Он пылает будто солнце!» И мертвая рухнула мне на руки.
Склон горы. Слышу плач ребенка. Родила здесь одна, перед смертью. Ребенок весь посинел от холода. Ранд попытался отогнать прочь голос Тэма. Пустота сжалась.
— Горячечный бред, — выдохнул он. Я не мог бросить ребенка. — Я родился в Двуречье. — Всегда знал, что ты хочешь детей, Кари. Ранд отвел глаза от Амерлин, испытующе глядевшей на него. Попытался изо всех сил удержать пустоту. Он понимал, что это не тот способ, но она все сжималась и сжималась. Да, любимая. Ранд — хорошее имя. — Я… Ранд… ал'Тор! — Ноги у него дрожали.
— И так мы узнали, что Дракон возродился, — продолжала Морейн. — Амерлин взяла с нас обеих слово сохранить все в тайне, так как знала — не все сестры поняли бы Возрождение так, как его должно было понять. Она отправила нас на поиски. После этой битвы много детей осталось без отцов. Слишком много. Но нам рассказали, как один мужчина нашел на горе младенца. И все. Мужчина и младенец-мальчик. Поэтому мы стали искать дальше. Годы прошли в поисках, мы находили другие нити, размышляли над Пророчествами. «Он будет древней крови — и восстанет старой кровью». Это был один ключ к разгадке; были и другие. Но во многих местах старая кровь, происходящая из Эпохи Легенд, оставалась сильна. Потом в Двуречье, где старая кровь Манетерен бурлит по-прежнему, словно река в половодье в Эмондовом Лугу, я нашла трех мальчиков, чьи дни рождения приходятся на те недели, когда была битва у Драконовой Горы. И один из них способен направлять. По-твоему, троллоки явились за тобой просто потому, что ты — та'верен? Ты — Возрожденный Дракон.
Колени у Ранда подогнулись; он упал, ладони шлепнули по ковру — он едва не ударился лицом об пол. Пустота пропала, спокойствие разбилось вдребезги. Ранд поднял голову — они смотрели на него, три Айз Седай. Лица их были безмятежными, спокойными, словно гладь пруда в безветренный день, но глаза смотрели не мигая.
— Мой отец — Тэм ал'Тор, и я родился… — Они, не шелохнувшись, смотрели на него. Они лгут. Я не… не то, что они сказали! Как-то, не знаю как, но они лгут, пытаются использовать меня. — Вы меня не используете.
— Якорь, когда его используют, чтобы удержать лодку, никак не унижен, — сказала Амерлин. — У тебя есть предназначение, Ранд ал'Тор. «Когда ветра Тармон Гай'дона станут рыскать по земле, он встанет пред Тенью и вновь родит Свет в мир». Пророчества должны быть исполнены, иначе Темный вырвется на свободу и переделает мир по своему образу и подобию. Грядет Последняя Битва, и ты был рожден, дабы объединить род человеческий и повести его против Темного.
— Ба'алзамон мертв, — хрипло произнес Ранд, а Амерлин громко фыркнула, будто какой-то конюх.
— Если ты веришь этому, то ты такой же дурак, как Домани. Многие там верят, что он мертв, или заявляют, что верят в это, но я замечала, что они все равно не отваживаются называть его по имени. Темный жив — и рвется на волю. Ты встанешь лицом к лицу с Темным. Это — твоя судьба.
Это — твоя судьба. Он уже слышал эти слова прежде, во сне, который, может, был и не совсем сном. Он гадал, что бы сказала Амерлин, узнав, что во снах с ним разговаривал Ба'алзамон. С этим покончено. Ба'алзамон мертв. Я видел, как он умер.
