— Думаю, к тебе следует обращаться не иначе как леди Башир или как-то в этом роде. Как же вышло, что такой знатной особе понравился простой кузнец?
— Не понравился, Перрин. Я его полюбила. — Голос ее звучал твердо, а прикосновения были мягкими и нежными. — К тому же сдается мне, ты совсем не простой кузнец… Кстати, а что имел в виду этот парень, когда сказал, будто ты водишься с волками? И Раин поминал какого-то Илайаса…
Перрин похолодел. Надо же, а ведь он только что упрекал ее в скрытности. Держал бы лучше язык за зубами. Верно говорят: не маши молотом впопыхах, себе же палец зашибешь.
Он тяжело вздохнул и выложил ей все. Как встретился с Илайасом и узнал, что способен разговаривать с волками. Как его глаза изменили цвет, зрение и слух обострились, а нюх стал тонким, как у волка. Рассказал про волчий сон и про то, что он может утратить человеческое начало.
— Это очень просто, Фэйли. Иногда, особенно во сне, я могу забыть, что я человек, и почувствовать себя волком. Если вовремя не опомниться, можно так и остаться волком, во всяком случае считать себя им. Я могу превратиться в волка в человеческом обличье. А от меня, Перрина Айбара, ничего не останется. — Перрин умолк, ожидая, что Фэйли в ужасе отшатнется от него.
— Если у тебя и впрямь такой острый слух, — промурлыкала она как ни в чем не бывало, — придется мне следить за своими словами, когда ты неподалеку.
Перрин схватил ее за руку:
— Слышала ты, что я тебе сказал, или нет? Фэйли, что подумают твои мать и отец? Мало того, что я кузнец, так еще и наполовину волк. А ты — леди! О Свет!
— Я прекрасно слышала каждое твое слово. Отец меня не осудит. Он всегда говорил, что нашу кровь надобно освежить, поскольку ныне Баширы не так решительны и суровы, как прежде. Он считает меня не в меру кроткой девицей. — Она хищно, так, что впору было бы и волчице, улыбнулась Перрину:
— Матушка, та всегда хотела, чтобы я вышла замуж за короля, способного одним ударом меча разрубить троллока надвое. Твой топор не хуже любого меча, а что до остального… Надо сказать ей, что ты — волчий король. Едва ли кто-нибудь решится оспорить твое право на этот трон. Вообще-то матушке хватило бы и того, что ты лихо кромсаешь троллоков, но в качестве короля ты устроишь ее еще больше.
— О Свет! — только и смог прохрипеть Перрин. Она говорила все это почти серьезно. Если хоть наполовину серьезно, и то… Пожалуй, встреча с ее родителями будет пострашней любой схватки с троллоками.
— Ну-ка, выпей воды, — сказала Фэйли, поднося кружку к его губам. — У тебя в горле пересохло.
Глотнув, Перрин скривился. Вода оказалась горькой. Значит, подмешала-таки туда снадобье Илы. Он хотел отказаться пить, но Фэйли попросту влила ему в рот полкружки. Оставалось или проглотить, или захлебнуться. И почему эти лекарства всегда такие противные?
Небось женщины специально такие делают. Наверняка сами они такую гадость ни за что пить не станут.
— Я же сказал, не надо мне этого зелья! Бр-р-р!
— Правда? Я, наверное, не расслышала. Ладно, тебе так или иначе нужно поспать.
Она погладила его волнистые волосы:
— Спи, мой Перрин.
Он хотел возразить, сказать, что все она прекрасно слышала, но язык у него заплетался, слова спутались, а глаза закрылись сами собой. Открыть их не было сил. Последним, что он услышал, был ее ласковый шепот:
— Спи, мой волчий король. Спи.
Глава 42. ПРОПАВШИЙ ЛИСТ
Перрин стоял один под яркими лучами солнца близ фургонов Туата'ан. В боку его не было стрелы, и он не ощущал боли. Между фургонами были сложены сучья для костров, над которыми на треногах висели железные котелки, на веревках сушилось белье, но ни людей, ни лошадей не было видно. Вместо обычного кафтана и рубахи на нем была длинная кожаная безрукавка, какие носят кузнецы. Перрин осознавал, что это сон. Он знал, что в волчьем сне все представляется прочным и реальным, от высокой травы под ногами и ворошившего волосы западного ветерка до разбросанных поодаль ясеней и тсуг. Так оно и было, правда, фургоны Лудильщиков выглядели какими-то нереальными. Казалось, они в любой миг могут задрожать и растаять. Наверное, это оттого, что Туата'ан никогда не задерживаются подолгу на одном месте. Никакая почва не может их удержать.
Интересно, подумал Перрин, долго ли эта почва удержит его самого. Он положил руку на топор — и удивленно опустил глаза. В петле на поясе висел не топор, а тяжелый кузнечный молот. Перрин нахмурился. Когда-то он предпочитал именно молот, но это время миновало. Ныне он выбрал для себя топор. Навершие молота превратилось в отточенный полумесяц с отходящим от него большим шипом, но тут же вновь обернулось увесистым стальным цилиндром. Миг — и снова появился топор, затем опять молот… Наконец превращения закончились. На поясе у Перрина теперь висел топор, и он смог перевести дух. Раньше такого не случалось. Прежде, находясь здесь, он мог легко превращать одни вещи — во всяком случае свои — в другие.
Мне нужен топор, твердо сказал себе юноша.
Оглядевшись по сторонам, он приметил фермерский дом. На ячменном поле, окруженном шероховатой каменной оградой, пасся олень. Присутствия волков не ощущалось, и Перрин не стал призывать Прыгуна. Волк может услышать или не услышать, прийти или не прийти, но кто поручится, что где-то поблизости не затаился Губитель?
Неожиданно у него на поясе появился увесистый, ощетинившийся стрелами колчан, уравновешивавший топор, а в руке — крепкий длинный лук. Левое предплечье прикрывал толстый кожаный наруч. Вокруг ничто не двигалось, кроме, конечно, того оленя.
— Вряд ли я скоро проснусь, — пробормотал Перрин себе под нос. Что бы там Фэйли ни подмешала в воду, облапошила она его ловко. Он увидел всю эту картину, словно наблюдал ее через плечо девушки. — Влила свое зелье мне в рот, ровно младенцу, — прорычал он. Ох уж эти женщины!
Он сделал шаг — земля вокруг расплылась — и ступил на фермерский двор. Из-под ног с кудахтаньем выскочили две или три курицы, похоже, уже успевшие одичать. Сложенный из камней овечий загон был пуст, а оба крытых соломой амбара заперты. На окнах висели занавески, но, несмотря на это, двухэтажный дом выглядел необитаемым. Если все это правдивое отражение реального мира — а в волчьем сне обычно так и бывало, — люди уже не один день как покинули ферму. Фэйли была права: его предостережение достигло и тех краев, где он сам не побывал.
— Фэйли, — пробормотал Перрин, покачивая головой. — Надо же, она дочка лорда. И не просто лорда. Трижды лорда, полководца и дядюшки самой королевы. О Свет, выходит, она доводится королеве кузиной! — И полюбила простого кузнеца. Женщины — удивительные создания.
Решив проверить, насколько далеко распространился его призыв, он зигзагами, делая шаги в милю и больше длиной, преодолел половину расстояния до Дивен Райд. Большая часть ферм, которые он видел, имела такой же заброшенный вид. Только одна из пяти выглядела обитаемой — двери и окна были открыты, на веревках сушилось белье, а у порога валялись куклы, обручи и резные деревянные лошадки. При виде игрушек сердце Перрина сжалось. Пусть хозяева не желают слушать его предостережений, но ведь в округе полно сожженных ферм. Закопченные трубы уставились в небо, как окоченевшие пальцы мертвецов. Неужто одного этого недостаточно?
