Покачав головой, Суан ткнула Белу каблуками и послала лошадь вперед, вновь возглавив отряд. Она так крепко сжимала поводья, будто ждала, что коренастая кобылка вот-вот понесет. Лиане опять принялась шелковистым голоском ластиться к Логайну. Может, у нее и впрямь какие-то чувства к нему — что ж, этот выбор ничуть не более странен, чем выбор самой Мин.
Мимо, ничуть не меняясь, скользили лесистые холмы, деревья, кусты, заросли бурьяна и ползучих растений. Старую дорогу, прямую, как стрела, отмечали папоротники. Лиане сказала, что почва там, где проходила дорога, другая — будто Мин важно знать, что да как. С ветвей на всадников иногда цокали белки, щеголявшие кисточками на ушках. Изредка раздавались птичьи трели. Что это за птицы, Мин и догадок не строила. По сравнению с Кэймлином, Иллианом или Тиром Байрлон, может, и не город, но девушка считала себя городской — а потому птица есть птица. И ей совершенно безразлично, на какой земле обычно растут папоротники.
Вновь начали поднимать голову сомнения. После Корийских Ключей они уже не раз просыпались, но раньше было проще загонять их подальше. После Лугарда пузырьки сомнений все чаще выскакивали на поверхность, и однажды Мин поймала себя на том, что думает о Суан так, как никогда не осмеливалась раньше.
Разумеется, у девушки не хватало духу заикнуться Суан о своих сомнениях — даже самой себе признаться в недостатке мужества было больно. Но вдруг Суан не знает, куда направляется? Врать Суан теперь может, ведь усмирение освободило ее от Трех Клятв. Или она по-прежнему надеется, что, продолжая поиски, наткнется на какой-нибудь след того, что так отчаянно ищет? Лиане понемногу и, несомненно, весьма необычным образом начала устраивать свою жизнь — отделяя себя от тревог о власти, от Силы, от Ранда. Нет, Лиане не отказывалась от них совершенно, но для Суан, как считала Мин, вряд ли существует что-то другое. Белая Башня и Дракон Возрожденный составляли всю жизнь Суан, и она будет держаться за них, пусть даже ей приходится лгать самой себе.
Леса так быстро расступились перед большой деревней, что Мин от неожиданности заморгала. Опушка — Мин узнала дубы, амбровые деревья и карликовые сосны — шагов на пятьдесят отстояла от взбиравшихся на низкие холмы домов, возведенных на обкатанных речных камнях и крытых соломой. Девушка готова была биться об заклад, что очень недавно на месте поселения царствовал лес. Деревья плотным кольцом обступали дома, теснились к стенам, тут и там возле фасадов светлели свежими срезами пни. Улицы выглядели так, будто их недавно перепахали, на дороге не было плотно утоптанной земли, какая обретается за многие поколения. Мужчины настилали свежие соломенные крыши на три больших каменных куба — должно быть, гостиницы, — над дверью одной покачивалась поблекшая, побитая ветрами и дождями вывеска. Однако нигде на крышах Мин не заметила старой соломы. Для столь небольшого числа замеченных девушкой мужчин слишком много сновало туда-сюда женщин — и слишком мало играло на улице детей. Обычными для деревни были лишь витающие в воздухе запахи стряпни.
Если в первое мгновение представшая ее глазам деревня ошеломила Мин, то, сообразив, что перед ней, она чуть с седла не свалилась. Женщины помоложе — выбивающие на подоконниках одеяла или спешащие по каким-то делам — были в простых шерстяных платьях, но ни в одной деревне, какой угодно большой, не оказалось бы так много женщин в дорожных платьях из шелка или из тонкой шерсти, всех цветов и покроев. И для взора Мин и вокруг этих женщин, и вокруг большинства мужчин плавали образы, вспыхивали, меняясь и мигая, ауры. Вокруг подавляющего большинства Мин не часто что видела, но у Айз Седай и у Стражей редко когда не бывало аур хоть час. А дети, наверное, тех, кто служил в Башне. Замужних Айз Седай вообще мало, считанные единицы, однако, зная их, не приходится сомневаться, что они приложили все усилия, чтобы увести своих слуг вместе с семьями оттуда, откуда вынуждены были бежать сами. Суан отыскала место сбора Айз Седай.
В гробовой настороженной тишине всадники въехали в деревню. Никто не проронил ни слова. Стоящие неподвижно Айз Седай провожали пришельцев внимательными взглядами, как и молодые женщины и девушки — наверняка Принятые или даже послушницы. Мужчины, за мгновение до того двигавшиеся с волчьей грацией, замерли на месте, кто сунув руку в солому, кто потянувшись за косяк — несомненно, к припрятанному там оружию. Детишки исчезли, торопливо разогнанные по домам взрослыми, которые, по всей видимости, были в Башне слугами. У Мин под столькими немигающими взглядами волосы на затылке едва дыбом не встали.
Лиане вроде обеспокоилась, искоса поглядывая на людей, мимо которых проезжала, но Суан оставалась спокойной, ни один мускул не дрогнул на ее лице. Она направлялась прямиком к самой большой гостинице с невразумительной вывеской. Возле гостиницы Суан слезла с Белы, привязала поводья к железному кольцу на каменном столбе коновязи, который, похоже, совсем недавно установили на место. Помогая Лиане спустить с седла Логайна — обычно Суан даже руки не предлагала, чтобы посадить или снять его с лошади, — Мин быстро осмотрелась. Все глядели на них, никто не шелохнулся.
— Не ожидала, что меня встретят как блудную дочь, — прошептала она Лиане, — но почему никто хотя бы «здравствуй» не скажет?
Не успела Лиане ответить, даже если и собиралась, как Суан сказала:
— Ладно. Нельзя бросать весла, хоть берег и рядом. Ведите его в дом. — И она исчезла за порогом гостиницы, а Мин и Лиане повели Логайна к двери. Тот шел без труда, но когда женщины перестали его подталкивать, сделал шаг и сразу остановился.
Такой обстановки, как в этом общем зале, Мин никогда прежде не доводилось видеть. Широкие камины, конечно, не горели, на месте выпавших камней зияли бреши. Побелка на потолке повреждена, а в больших прорехах отвалившейся штукатурки виднелась сетка обрешетки. Разномастные столы всевозможных форм и размеров стояли на рассохшемся полу, который сейчас подметали несколько девушек. Женщины, на чьих лицах возраст не оставил своей печати, сидя за столами, просматривали пергаменты, отдавали распоряжения Стражам — кое-кто из них был в меняющих цвета плащах — или приказывали другим женщинам, среди которых были Принятые и послушницы. Прочие были для этого слишком стары — едва ли не у половины серебрилась в волосах седина, ясно указывая на прожитые годы. Здесь оказались и другие мужчины, не Стражи; они, по-видимому, были на посылках — приносили Айз Седай то пергаменты, то кубки с вином. Повсюду царила оживленная, деловитая суета. В комнате плясали ауры и ореолы — от них у Мин зарябило в глазах и разболелась голова. Девушка старалась не обращать внимания на образы, пока они не обрушились на нее и не погребли под собой. Это оказалось нелегко, но подобному приему она научилась еще в Башне, когда вокруг нее были не одна и не две Айз Седай.
Навстречу новоприбывшим направились четыре Айз Седай — воплощенное изящество и холодное спокойствие, в дорожных юбках-штанах. Для Мин увидеть эти знакомые черты было все равно что добраться до дома после долгих блужданий.
Раскосые зеленые глаза Шириам тотчас же впились в лицо Мин. Вокруг огненных волос Айз Седай вспыхнули серебристые и голубые лучи и мягкое золотое сияние — Мин не могла понять, что значит это видение. Шириам, слегка склонная к полноте, была в темно-синем шелковом платье. Она строго нахмурилась:
