Так они достигли Самары, и тут Найнив пожалела, что отказалась от предложения Петры и братьев Шавана проводить женщин до города. Сейчас она согласилась бы на помощь любого, кто готов ее оказать.
Неохраняемые ворота стояли нараспашку, над серыми городскими стенами поднимались шесть черных столбов дыма. Под ногами хрустело битое оконное стекло. Этот хруст был единственным звуком, если не считать отдаленного гула — будто по городу разлетелись чудовищные рои ос. На мостовой валялись мебель и обрывки одежды, горшки и кастрюли, выкинутые из домов и лавок утварь, товары и пожитки, а кем все это брошено — мародерами или бежавшими людьми, сказать было трудно.
Но пострадало не только имущество. Из окна свешивался торс в тонком зеленом шелковом кафтане, обмякший и неподвижный; на карнизе мастерской жестянщика болталось захлестнутое за шею тело какого-то оборванца. Иногда в глубине тупика или переулка Найнив замечала нечто, что издали можно было принять за ворох старой одежды. Но она понимала, что это вовсе не тряпье.
В одном из домов, где разбитая в щепки дверь каким-то чудом еще держалась на одной петле, маленькие язычки пламени жадно облизывали деревянную лестницу и помаленьку начинал сочиться дымок. Сейчас улица была пуста, но те, кто учинил здесь погром и поджог, ушли не очень давно. Головы поворачивались, стараясь глядеть сразу во все стороны. Найнив покрепче взялась за свой поясной нож.
Иногда сердитое гудение становилось громче и бессловесный горловой рев ярости, казалось, звучал не далее соседней улицы, а иногда он спадал до неясного ворчания. Однако когда пришла беда, обрушилась она неожиданно и безмолвно. Из-за ближайшего угла, будто одно целое, вывернула людская масса. Точно стая охотящихся волков, она бесшумно, не считая топота сапог, запрудила улицу от стены до стены. Завидев Найнив и ее спутников, толпа взорвалась — точно на сеновал швырнули факел. Колебаний не было; все как один устремились вперед; завывая, обезумев, люди размахивали вилами и мечами, топорами и дубинками, чем попало — что могло сойти за оружие.
Гнева в Найнив еще хватило, чтобы обнять саидар, и она, не задумываясь, так и поступила, даже раньше, чем заметила, как вокруг Илэйн вспыхнуло сияние. Существовало с дюжину способов, какими она сама могла остановить беснующуюся толпу, а если угодно, то нашлась бы еще дюжина способов ее уничтожить. Если бы не вероятность, что неподалеку рыщет Могидин. Найнив не знала, мелькнула ли подобная мысль и в голове у Илэйн. Знала лишь одно: она с равной решимостью цепляется и за свою ярость, и за Истинный Источник, а быть твердой и суровой ее заставляет больше Могидин, чем набегающая толпа. Найнив отчаянно цеплялась за то и за другое, но не смела ничего предпринять. Нет, только в крайнем случае. Ей почти хотелось, чтобы она могла рассечь и потоки, которые сплетает Илэйн. Должен быть иной выход.
Из толпы вырвался один парень — долговязый, в красном, шитом зелеными и золотыми узорами кафтане, потертом, явно с чужого плеча; он яростно потрясал над головой топором на длинной ручке. Стрела Бергитте ударила его в глаз. Долговязый рухнул как подкошенный, и его распростертое тело затоптала толпа — искаженные злобой лица, нечленораздельные вопли. Их ничто не остановит. С бессловесным криком, наполовину от ярости, наполовину из страха, Найнив рывком выхватила нож и в то же мгновение изготовилась направить Силу.
Словно волна, накатившая на скалы, налетевшая толпа наткнулась на шайнарскую сталь, которая остановила бешеный напор. Мужчины с хохолками на головах, оборванной одеждой мало отличавшиеся от нападавших, методично орудовали своими двуручными мечами — ни дать ни взять, ремесленники в мастерской, и атака захлебнулась, не успев преодолеть их тонкой линии. Первые ряды падали с криками во славу пророка, но еще больше народу лезло по их телам. В шеренге шайнарцев оказался и глупец Джуилин — красная шапка еле держится на голове, тонкий посох так и мелькает, превращаясь иногда в размытое пятно, отражая выпады, ломая руки, разбивая головы. Том действовал позади строя, его хромота становилась более заметна, когда он быстро перебегал с места на место, атакуя тех, кто все же сумел прорваться. У него было лишь по кинжалу в каждой руке, но даже меч не спасал от его юрких клинков. На морщинистом лице менестреля отражалась мрачная решимость, но когда какой-то массивный парень в кожаном жилете кузнеца чуть не дотянулся вилами до Илэйн, Том ощерился, зарычав так же злобно, как любой в той толпе, и не просто горло ему перерезал, а почти отрезал голову. Во всей этой кровавой бане одна Бергитте спокойно выбирала цель, и каждая ее стрела била в глаз.
Однако, если все остальные толпу лишь сдерживали, то натиск ее сломил не кто иной, как Галад. Атаку он встретил так, словно ожидал очередного танца на балу, беззаботно сложив руки на груди, даже не потрудившись обнажить меча, пока озверевшая толпа не оказалась в нескольких шагах от него. Тогда он затанцевал, и вся его грация мгновенно превратилась в несущую смерть отточенность движений. Галад не сдерживал нападавших — он прорубал путь среди них, свободную тропинку шириной в размах своего меча. Иногда на него наваливалось по пять-шесть человек разом, вооруженных мечами, топорами, ножками от столов, но лишь на то короткое время, за которое они умирали. В конце концов вся их ярость, вся жажда крови не выдержала противостояния с Галадом. От него, дрогнув, начали отступать, а потом побежали, бросая оружие. Удиравшие же следом обегали Галада стороной. Когда нападавшие исчезли, откуда явились, он стоял от шайнарцев шагах в двадцати, один среди мертвецов и стонов умирающих.
Найнив содрогнулась, ей показалось, что ее сейчас стошнит, когда Галад нагнулся и отер клинок о куртку убитого. Но даже сейчас он был весь воплощенное изящество. Даже обтирая меч от крови, он был красив.
Найнив вряд ли сумела бы сказать, сколько времени все длилось. Кое-кто из шайнарцев тяжело дышал, опираясь на меч. И все с заметным уважением поглядывали на Галада. Том наклонился, опершись одной рукой о колено, а другой отталкивая от себя Илэйн со словами, что ему надо отдышаться. Сколько прошло — минуты, час? Могло быть и так и эдак.
Впервые, глядя на распростертых тут и там на мостовой раненых, на отползающего в сторону умирающего, Найнив не испытывала желания Исцелять — вообще никакой жалости. Неподалеку валялись брошенные кем-то вилы, на один зубец была насажена отрубленная мужская голова, на другой — женская. Ощущала Найнив лишь тошноту и благодарность судьбе за то, что на тех вилах не ее голова. Только эти чувства, и еще холод в душе.
— Спасибо, — громко сказала Найнив, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в отдельности. — Спасибо вам большое.
Голос ее срывался — не любила она признавать, что не сумела с чем-то справиться сама, но слова были искренни. Бергитте кивнула в ответ, и Найнив ощутила внутреннюю борьбу. Но ведь та сражалась не хуже остальных. И уж куда лучше самой Найнив. Она вложила свой поясной нож обратно в ножны и сказала, превозмогая себя:
— Ты… очень хорошо стреляла.
С насмешливой улыбкой, словно понимая, как нелегко дались Найнив эти слова, Бергитте принялась собирать свои стрелы. Найнив передернуло, и она постаралась не смотреть.
