Кровь отхлынула от лица Авиенды, но вовсе не из-за глупых расспросов Ищущей Ветер и не потому, что Бергитте выглядела так, будто в любой момент готова вскочить и убежать. И не из-за того, что до Найнив и Илэйн, по-видимому, внезапно дошло, что они оказались в положении всего лишь двух наивных девушек, впервые попавших на ярмарку и угодивших в лапы поднаторевших в своем ремесле торгашей. Они во всем будут винить ее, Авиенду, и правильно сделают. Ведь именно она сказала, что, если им нельзя, найдя тер’ангриал, вернуться к Эгвейн и другим Айз Седай, почему бы не обратиться к тем женщинам из Морского Народа, о которых они говорили? Нельзя терять попусту время, ожидая, когда Эгвейн ал’Вир разрешит вернуться. Они станут винить Авиенду, и она исполнит свой тох, но девушка припомнила те лодки, которые она видела на палубе, – они лежали, перевернутые, одна на другой. Лодки без всякого укрытия! Они будут винить ее, но, какой долг Авиенде ни суждено заплатить, она тысячу раз сгорит от стыда, когда придется в открытой лодке пересекать семь или восемь миль бескрайней воды.
– У вас есть ведро? – слабым голосом спросила она Ищущую Ветер.
Глава 14
БЕЛЫЕ ПЕРЬЯ
Серебряный Круг – так это называлось. На первый взгляд, не слишком удачно, но Эбу Дар вообще питал слабость к громким названиям, и временами казалось, что чем менее они уместны, тем больше нравятся жителям. Самая грязная из всех попавшихся Мэту в городе таверн, от которой несло застарелым запахом рыбы, носила громкое название «Сияние королевской славы», а вывеска «Золотая корона небес» красовалась на полуразвалившейся лачуге на той стороне реки, в Рахаде, с единственной голубой дверью и грязным полом, испещренным почерневшими пятнами – следами бесчисленных драк на ножах. Серебряный Круг – так называлось место, где проходили скачки.
Сняв шляпу, Мэт обмахивался ее широкими полями и даже слегка распустил черный шелковый шарф, которым прикрывал шрам на шее. Утренний воздух уже дрожит от жары, тем не менее на длинных земляных насыпях, опоясывающих скаковой круг, толпился народ. Все это в целом и был Серебряный Круг. Шелест голосов почти тонул в криках чаек над головой. Сюда мог прийти кто угодно, никаких ограничений не существовало. Солевары в белых жилетах своей гильдии и фермеры с изможденными лицами, сбежавшие из глубинки от Преданных Дракону; оборванные тарабонцы с прозрачными вуалями, под которыми угадывались пышные усы, ткачи в жилетах с вертикальными нашивками, печатники с горизонтальными нашивками и красильщики с испачканными по локоть руками. Амадицийцы в неизменных черных одеяниях, застегнутых на все пуговицы до самого горла, хотя их владельцы рисковали употеть до смерти; мурандийские фермерши, в длинных ярких фартуках, таких узких, что напрашивалась мысль, будто их носят исключительно для красоты. И даже горстка меднокожих доманийцев – мужчины в коротких куртках или вообще без них, женщины в шерстяных или льняных платьях, настолько тонких, что облегают тело, точно шелк. Были здесь и подмастерья, и рабочие с доков и пакгаузов, и дубильщики, от которых все шарахались из-за исходящего от них тяжелого духа, связанного с их работой, и чумазые уличные мальчишки, которые шныряли повсюду, высматривая, что бы стянуть. Однако у этого рабочего люда водилось мало серебра.
Все они теснились за натянутыми на столбах толстыми пеньковыми веревками. Нижние места предназначались для тех, у кого в карманах и кошельках побрякивало серебро и золото, людей из благородных семейств, хорошо одетых и состоятельных. Щеголеватые слуги подносили хозяевам серебряные чаши с пуншем, служанки обмахивали хозяек веерами. Тут же вертелся, подпрыгивал и гримасничал шут с раскрашенным белой краской лицом и позвякивающими медными колокольчиками на черно-белых шляпе и куртке. Важно прохаживались туда-сюда надменные мужчины в бархатных шляпах с высокими тульями, в наброшенных на плечи нарядных атласных куртках с узкими, богато расшитыми отворотами, прихваченными спереди золотыми и серебряными цепочками, с тонкими мечами у бедер, с волосами до плеч. У некоторых женщин волосы короче, чем у мужчин, у других, наоборот, длиннее; уложены они тоже были по-разному – у каждой женщины своя прическа. Женщины носили широкие шляпы с перьями, а иногда изящные сетки, закрывающие лица; платья – чаще всего по местной моде – обнажали грудь, хотя попадались и совсем другие. Вельможи, сверкая кольцами и серьгами, ожерельями и браслетами из золота, резной кости и великолепных драгоценных камней, свысока поглядывали на остальных из-под ярких цветных зонтиков. Толстые лавочники и ростовщики, с весьма скромными кружевами и зачастую одной-единственной брошью или кольцом с крупным полированным камнем, униженно кланялись тем, кто занимал более высокое положение, хотя, весьма возможно, немало им задолжал. На Серебряном Круге удача то и дело переходила из рук в руки, и вместе с ней меняли владельцев не только деньги. За этими веревками нередко ставкой в игре оказывались жизнь и честь.
Надев шляпу, Мэт поднял руку, и к нему тут же подошла букмекерша, женщина с продолговатым лицом, острыми чертами и похожим на шило носом. Поклонилась, широко раскинув костлявые руки, и пробормотала ритуальные фразы:
– Как господин пожелает поставить, так в точности я и запишу. – Акцент жителей Эбу Дар придавал речи мягкость, несмотря на то что они проглатывали окончания некоторых слов. – Книга открыта.
Точно так же, как и ставшие ритуалом слова, открытая книга, вышитая на красном жилете женщины, была одной из давно возникших традиций, когда ставки записывались в книгу, но Мэт подозревал, что он единственный, кто знает об этом. Он помнил много такого, чего никогда не видел, о временах, от которых остался лишь прах.
Бросив быстрый взгляд на ставки пятого утреннего забега, написанные мелом на грифельной доске, которую держал мужчина, стоящий позади женщины в красном жилете, Мэт кивнул. Ветерок был всего лишь на третьем месте, несмотря на предыдущие победы. Мэт повернулся к своему спутнику:
– Ставь все на Ветерка, Налесин.
Тайренец заколебался, теребя кончик напомаженной черной бородки. Лицо у него блестело от пота, и все же его куртка с широкими рукавами в голубую полоску оставалась доверху застегнутой, а на голове сидела прямоугольная шляпа из голубого бархата, хотя она совершенно не защищала от солнца.
– Все, Мэт? – негромко переспросил он, стараясь, чтобы букмекерша не услышала. Ставки могли измениться в любой момент, пока они еще не успели сделать выбор. – Чтоб мне сгореть, но этот маленький пегий жеребец выглядит очень шустрым, да и тот светло-мышастый с серебристой гривой тоже вроде неплох. – Это были сегодняшние фавориты, впервые участвующие в скачках и, как все новое, породившие массу надежд.
Мэт даже не взглянул в сторону десяти коней, ожидавших следующего забега и выставленных на всеобщее обозрение у края скакового круга. Он уже как следует разглядел их, помогая Олверу усесться на Ветерка.
– Все на него. Какой-то идиот повредил пегому хвост, и он не может им махать. Видишь? Он уже почти ошалел от мух. Мышастый выглядит броско, ничего не скажешь, но щетки на бабках у него, как у тяжеловоза. Где-нибудь в деревне он, может, и стал бы победителем, но здесь придет последним. – Лошади были единственным, в чем Мэт прекрасно понимал с пеленок. Его обучил этому отец, а Абелл Коутон был большим знатоком лошадей.
