Увидев Перрина, Лойал большими шагами двинулся к нему через весь лагерь. Даже сидя в седле, Перрин был на две или три ладони ниже пешего Лойала.
– Перрин, – зашептал Лойал, – это все плохо. Это плохо и, кроме того, очень опасно. – Для огир это был шепот – гудение шмеля размером с мастиффа. Некоторые Айз Седай повернули головы в его сторону.
– Ты не можешь говорить чуть-чуть погромче? – пробормотал Перрин себе под нос. – Мне кажется, кое-кто в Андоре тебя не слышит. К западу от Андора.
Лойал как будто сильно удивился, потом состроил гримасу, длинные брови нависли над щеками.
– Ты же знаешь, я умею шептать. – На этот раз его и в самом деле вряд ли можно было услышать за пределами трех шагов. – Что будем делать, Перрин? Дурно удерживать Айз Седай в плену против их желания, дурно, да и ничего из этого не выйдет. Я говорил это прежде и повторяю опять. И это даже не самое худшее. Ощущение такое... Одна искра, и все тут взлетит на воздух, точно повозка, груженная зарядами для фейерверка. Ранду об этом известно?
– Не знаю, – ответил Перрин сразу на оба вопроса, и огир неохотно кивнул.
– Кто-то же должен знать, Перрин. Кто-то должен что-то сделать. – Лойал поглядел на север, и Перрин понял, что больше откладывать нельзя.
Он неохотно развернул Ходока. Ладно, даже если у него все волосы вылезут от тревог из-за этих Айз Седай, и Аша’манов, и Хранительниц Мудрости, все равно, что должно быть сделано, то должно быть сделано, и никуда от этого не деться. Думай о хорошем в День Раздумий.
Глава 2
БОЙНЯ
Сначала Перрин не глядел в ту сторону, куда собирался скакать, где должен был этим утром находиться рядом с Рандом. Сидя в седле у края круга повозок, он шарил взглядом по сторонам, смотря куда угодно, лишь бы не туда. Однако и от того, что Перрин видел вокруг, его затошнило. Ощущение было такое, точно его раз за разом били молотом в живот.
Удар молота. Девятнадцать свежих могил на вершине низкого холма в восточной стороне; девятнадцать двуреченцев никогда больше не вернутся домой. Не всякому кузнецу случается видеть гибель людей, виновник которой – он сам. Эти двуреченцы погибли, выполняя его приказ. Однако не сделай они этого, могил было бы больше.
Удар молота. Прямоугольники свежей земли на соседнем склоне – примерно сотня майенцев, еще больше кайриэнцев, которые пришли к Колодцам Дюмай, чтобы умереть. Неважно, что ими двигало; их привел сюда Перрин Айбара.
Удар молота. Склон на западной стороне, казалось, сплошь покрывали могилы – может быть, тысяча или больше. Тысяча айильцев, похороненных стоя, лицом к восходу солнца. Тысяча. Среди них были и Девы. Мысль о гибели мужчин заставляла сердце Перрина сжиматься; гибель женщин вызывала желание опуститься на землю и завыть. Они сами сделали свой выбор, напомнил он себе. И еще – они оказались здесь, потому что нужны были здесь. И то и другое было правдой, но непосредственные приказы отдавал он, и поэтому чувствовал, что несет ответственность за все эти могилы. Не Ранд, не Айз Седай – он.
Уцелевшие айильцы стояли неподалеку и пели над своими погибшими. Одни и те же слова повторялись снова и снова, намертво впечатываясь в память.
Жизнь – это сон, где нет ни тени, ни прохлады.
Жизнь – это сон, где есть страдания и скорбь.
Сон, от которого мы жаждем пробудиться.
Сон, от которого мы просыпаемся и идем.
Кто сможет спать, когда новый рассвет наступает?
Кто сможет спать, когда свежий ветер подул?
Сон кончается, когда приходит новый день.
Сон, от которого мы просыпаемся и идем.
Казалось, это пение каким-то образом утешало их. Хотелось бы ему испытывать то же самое, но... Насколько Перрину было известно, на самом деле айильцев будто вообще не волновало, живы они или умерли, а это уже чистой воды безумие. Любой человек в здравом уме хочет жить. Любой человек в здравом уме со всех ног кинулся бы прочь от любого сражения – если бы смог – и улепетывал со всей возможной скоростью.
Ходок нервно вскинул голову, раздувая ноздри от идущих со всех сторон запахов, и Перрин успокаивающе похлопал его по шее. Айрам с усмешкой смотрел в ту сторону, куда Перрин старался не глядеть. Лицо Лойала застыло, точно вырезанное из дерева. Губы его, однако, еле заметно шевелились, и до Перрина донеслось:
– Свет, чтоб мне никогда в жизни не видеть такого...
Набрав в грудь побольше воздуха, Перрин наконец заставил себя взглянуть в ту сторону, куда смотрели все они, – на Колодцы Дюмай.
В каком-то смысле это было не так ужасно, как могилы, во всяком случае могилы людей, которых он знал с детства, но все в целом как-то сразу обрушилось на него, точно удар обуха по голове. То, о чем он страстно хотел забыть, стремительно нахлынуло снова. Земля вокруг Колодцев Дюмай и прежде была убийственным местом, умирающим местом, но сейчас она превратилась в нечто худшее. Меньше чем в миле отсюда вокруг маленькой рощицы стояли обуглившиеся остовы повозок, за которыми почти не видны были невысокие каменные стены самих колодцев. А вокруг...
Бурлящее море черных грифов и воронов с блестящим оперением – десятки тысяч, не меньше! – кружилось водоворотами, то вздымаясь волнами, то вновь опадая; развороченная земля была не видна под ними. И Перрин был даже благодарен им за это. Аша’маны действовали грубо, безжалостно, уничтожая и живую плоть, и землю. Меньше чем за день погибло столько Шайдо, что их невозможно было похоронить, даже если кому-то и пришло бы в голову заниматься этим; вот почему пировали сейчас грифы и вороны. Мертвые волки тоже лежали здесь. Перрин хотел бы похоронить их, но у волков это не принято. Обнаружили три трупа Айз Седай – в безумном вихре битвы даже умение направлять Силу не спасло их от копий и стрел – и полдюжины мертвых Стражей. Всех их похоронили, расчистив место около самих колодцев.
Птицы и трупы были не единственными на поле брани. Отнюдь не единственными. Волны черных крылатых тварей вздымались вокруг лорда Добрэйна Таборвина и двух сотен его конных кайриэнцев. Тут же находился и лорд-лейтенант Хавьен Нурелль со всеми оставшимися у него майенцами, кроме тех, которые охраняли Стражей. Все офицеры из Кайриэна, за исключением самого Добрэйна, носили кон с двумя белыми бриллиантами на голубом фоне. Майенцы были в красных доспехах, с красными вымпелами на пиках. Все они имели такой вид, будто, находясь в самом центре кровавой бойни, хотели произвести впечатление, что им все нипочем. Однако не один Добрэйн прижимал к носу платок. То там, то здесь кто-нибудь из воинов, перегнувшись с седла, судорожно корчился, пытаясь освободиться от содержимого желудка, который и без того был уже пуст.
Был здесь и Мазрим Таим, почти такой же высокий, как Ранд, пеший, в черном мундире с драконами, вышитыми на рукавах и отливающими голубизной и золотом, а с ним сотня или больше Аша’манов. Некоторые из них держались за животы. Тут было также множество Дев, еще больше сисвай’аман – больше, чем кайриэнцев, майенцев и Аша’манов вместе взятых, – и несколько дюжин Хранительниц Мудрости. Все они находились тут на всякий случай. Вдруг Шайдо вздумают вернуться? Или кто-то из якобы умерших придет в себя. По правде говоря, Перрин был уверен, что всякий живой, пролежавший здесь на положении трупа все это время, просто сошел бы с ума.
