– Суан, сгоревший амбар и несколько коров стоят не так уж дорого. – Во всяком случае, по сравнению с жалованьем и содержанием всех этих солдат. Но Эгвейн уже и прежде предлагала свою помощь и всегда натыкалась на точно такой же жесткий отказ.
– Спасибо, Мать, но нет. Не хочу, чтобы у него появились основания говорить, будто я не держу слово, а я поклялась отработать свой долг. – Внезапно вся ее жесткость растаяла, растворившись в смехе, что редко случалось, когда она говорила о лорде Брине. – Если ты считаешь своим долгом проявлять беспокойство, беспокойся лучше о нем, а не обо мне. Мне не нужна помощь, чтобы справиться с Гаретом Брином.
Однако во всем этом отчетливо проглядывал один странный момент. Суан, конечно, сейчас слаба в Единой Силе, но это не объясняло, с какой стати она продолжала служить Брину и тратила свое время, отстирывая его рубашки и штаны. Может, она поступала так, чтобы иметь возможность время от времени срывать на нем свой гнев, который во всех остальных случаях приходилось держать в узде? Какова бы ни была причина, она служила поводом для бесконечных разговоров и в глазах многих выглядела доказательством странностей Суан. В конце концов, она Айз Седай, хотя и находилась в самом низу. Его методы обуздания ее темперамента – когда она кидалась тарелками и туфлями – унижали ее и могли привести к очень неприятным последствиям. И все же, хотя Суан могла скрутить его так, что он и пальцем не мог бы пошевелить, она никогда не прикасалась к саидар, если он был рядом или если она выполняла для него домашнюю работу. Она не делала этого, даже когда ей угрожала хорошая взбучка от него. Этот факт она долго скрывала от всех, но со временем проговорилась, в одну из тех минут, когда была особенно рассержена, а Лиане принялась подшучивать над ней. Такое поведение казалось необъяснимым. Суан не была ни слабодушной, ни глупой, ни кроткой, ни трусливой, она была не...
– Поступай как хочешь, Суан. – Очевидно, этой ночью не все тайное станет явным. – Уже поздно, и я понимаю, что ты хочешь спать.
– Да, Мать. И спасибо тебе, – добавила Суан, хотя Эгвейн не сказала ничего такого, за что стоило бы ее благодарить.
После ухода Суан Эгвейн снова потерла виски. У нее возникло желание походить. Палатка не позволяла этого. Она, возможно, была самой большой в лагере, учитывая, что в ней располагался всего один человек, и все равно это лишь два спана на два. К тому же в ней находились походная койка, и кресло, и табурет, и умывальник, и зеркало на подставке, и три сундука с одеждой. Чеза очень бдительно следила за последними, но и Шириам, и Романда с Лилейн, и еще дюжина Восседающих проявляли к ним большой интерес. В них хранилось несколько смен шелкового белья и чулок, еще одно платье, достаточно роскошное, чтобы принимать в нем короля; в общем, там хватило бы всего и на четыре сундука. Может быть, Шириам и другие Восседающие надеялись, что эти прекрасные наряды затмят для нее все остальное, но Чеза просто полагала, что Амерлин должна одеваться соответственно своему положению. Иногда казалось, что служанки убеждены в необходимости строго следовать ритуалам даже больше, чем сам Совет. Вскоре должна прийти Селейм, именно она помогала Эгвейн раздеваться перед сном. Еще один ритуал. Однако вся она, с головы до неугомонных ног, была пока еще не готова к тому, чтобы уснуть.
Оставив светильники зажженными, Эгвейн торопливо вышла из палатки, чтобы опередить Селейм. Может быть, ходьба прояснит ум и утомит настолько, что удастся крепко уснуть. Собственно говоря, само погружение в сон не представляло для нее проблемы – Хранительницы Мудрости, ходящие по снам, научили ее быстро засыпать, – а вот чтобы сон принес настоящий отдых, это гораздо сложнее. Особенно когда ум так и кипит от множества беспокойных мыслей. Романда и Лилейн, Шириам, Ранд, Элайда, Могидин, погода и все остальное, о чем сразу и не вспомнишь.
Эгвейн держалась подальше от палатки Могидин. Начни она сама расспрашивать, это выглядело бы странно, как будто она придает слишком большое значение какой-то сбежавшей служанке. Осторожность стала частью ее. Игры, в которые Эгвейн играла, исключали ошибки, а проявляя неосторожность по пустякам, нетрудно допустить ее и там, где это могло кончиться фатально. Неосторожность, как известно, мать ошибки. Слабый должен проявлять смелость особенно осмотрительно. Это еще одно из откровений Суан. Она, знавшая правила игры очень хорошо, и в самом деле многому научила Эгвейн.
В лагере, утопавшем в лунном свете, испещренном густыми черными тенями, было сейчас гораздо меньше людей, чем прежде. Лишь горстка измученных долгим дневным переходом ночных дежурных, устало дремлющих около полупогасших костров. Те, кто замечал Эгвейн, тут же утомленно поднимались отвесить поклон и бормотали ей вслед: «Свет да осияет вас, Мать» или что-то в этом роде. А иногда просили благословить их, что она и делала, говоря просто: «Да благословит тебя Свет, дитя мое». Мужчины и женщины, иногда настолько старые, что она могла быть их внучкой, вновь усаживались, а их лица от слов Эгвейн озарялись улыбкой, и все же ей было бы очень интересно узнать, что они на самом деле думают о ней, о чем им известно. Все Айз Седай по отношению к внешнему миру, в том числе и к своим слугам, держались единым фронтом. Но Суан не раз говорила: если воображаешь, будто тебе доподлинно известно, что знает слуга, а что нет, то в один прекрасный день можешь обнаружить, что сильно заблуждался на этот счет. И все же эти поклоны, и реверансы, и бормотание, провожавшие Эгвейн от костра к костру, вносили некоторое успокоение в ее смятенную душу. Выходит, был по крайней мере хоть кто-то, кто не смотрел на нее как на ребенка, которого Совет выставит за дверь, как только отпадет в нем надобность.
Как раз в тот момент, когда Эгвейн подошла к открытому участку земли, окруженному канатами на врытых в землю столбах, в темноте ослепительно вспыхнула серебряная прорезь открывающегося прохода. Наблюдая, она остановилась около углового столба. Никто из сидящих у ближайших костров даже не поднял головы, когда открылся проход, все уже привыкли. Из прохода торопливо, точно стая гусей, выпорхнули около двадцати сестер, вдвое больше слуг и множество Стражей. Они доставили сообщения. Многие держали в руках плетеные клетки с голубями из голубятен Салидара, расположенного в добрых пятистах милях к юго-западу.
Еще до того, как проход закрылся, они устремились со своими сообщениями в разные стороны. Одни к Восседающим, другие по своим Айя, а некоторые в собственные палатки. Как правило, Суан отправлялась вместе с ними. Она редко доверяла другим доставлять сообщения, предназначенные для нее, несмотря на то что по большей части те были зашифрованы. Иногда создавалось впечатление, что раскиданных по всему миру глаз и ушей гораздо больше, чем самих Айз Седай, хотя в связи с последними обстоятельствами в целом посланий стало гораздо меньше. Большинство агентов, собирающих сведения для различных Айя, заняли выжидательную позицию с тех пор, как «трудности», переживаемые Белой Башней, пошли на убыль. Многие глаза и уши отдельных сестер зачастую понятия не имели, где в настоящее время находится женщина, которой они отправляют свои донесения.
Стражи при виде Эгвейн кланялись со всем уважением, подобающим полосатой накидке. Это вызывало косые взгляды некоторых сестер, хотя Совет назвал ее Амерлин, а в большем Гайдины не нуждались. Многочисленные слуги приседали и тоже кланялись. Однако очень многие Айз Седай, торопясь прочь от прохода, даже не глянули в сторону Эгвейн. Не заметили? Может быть.
