Элайда поджала губы. У ее не было ни малейшего желания «допускать» недопустимое. Коли уж за три тысячи лет ни одна сестра в Башне не раскрыла секрет изготовления тер’ангриалов, то обсуждать такую возможность попросту глупо. А неуместное упоминание о корне вилочника вызывало только досаду. Несмотря на все ее старания, секрет опасной травы каким-то образом становился известным каждой послушнице, едва прибывшей в Башню. Хотя это знание и вправду никого не радовало. Какой сестре приятно сознавать, что она может оказаться беззащитной перед кем угодно, у кого найдется чуток травки да кипяток для заварки? Многие – это было видно по Восседающим – считали корень вилочника чуть ли не худшим из ядов.
Стоило помянуть проклятую траву, и в огромных, темных глазах Духары появилось тревожное выражение: она напряглась, вцепившись в темную, самого темного из мыслимых оттенков красного цвета, юбку. Седоре сглотнула и сжала пальцами только что врученную ей Элайдой тисненую кожаную папку, хотя обычно круглолицая Желтая держалась с холодным изяществом. А Андайя поежилась! Поежилась и судорожно затянула окаймленную серой бахромой шаль.
Интересно, думала Элайда, как бы они переполошились, узнав, что Аша’маны заново открыли искусство Перемещения? Те самые Аша’маны, о которых им и говорить-то себя заставить трудно. Но до поры она не собиралась делиться с ними этим знанием.
– Чем строить догадки, не лучше ли заняться тем, что нам точно известно? – твердо произнесла сумевшая овладеть собой Андайя. Ее светло-каштановые волосы падали на спину блестящей волной, а голубое, с серебристыми вставками в разрезах платье было сшито по андорскому фасону, однако выговор выдавал в ней тарабонку. Не будучи ни особенно низенькой, ни слишком худенькой, она почему-то всегда напоминала Элайде воробышка. И никак не выглядела мастерицей по части ведения переговоров, хотя именно в этой области имела несомненные заслуги. Ее обращенная к остальным, не слишком-то теплая улыбка тоже казалась воробьиной: возможно, из-за манеры держать голову. – Болтать попусту – значит терять драгоценное время. Мир висит на волоске, и я не хочу растрачивать целые часы, выслушивая разглагольствования насчет логики или напоминания о секретах, известных каждой пустоголовой послушнице. Может кто-то из вас сказать хоть что-нибудь полезное?
Для воробышка она высказалась довольно едко. Велина побагровела, а лицо Шеван потемнело.
Рубинде посмотрела на Серую, скривив губы, что, возможно, должно было означать улыбку. Обычно эта черноволосая, с глазами, похожими на сапфиры, майенка выглядела способной пройти сквозь каменную стену, а когда подбоченивалась, так и сквозь две.
– Мы сделали все возможное, Андайя, – заявила она. – Во всяком случае, время работает на нас. Мятежницы застряли из-за снегопадов в Муранди, и мы устроим им такую жаркую зиму, что по весне они приползут на коленях и будут молить о наказании. Тир окажется в наших руках, как только удастся установить, куда подевался Благородный Лорд Дарлин, а дело с Кайриэном сладится сразу после того, как мы выкорчуем Каралайн Дамодред и Торама Райатина из их тайных укрытий. Да, сейчас ал’Тор носит корону Иллиана, но этот вопрос тоже будет решен. Поэтому, если ни у кого нет соображений насчет того, как заполучить ал’Тора в Башню или как избавиться от так называемых Аша’манов, скажу одно – у меня по горло забот, касающихся собственной Айя.
Андайя вскинулась, не в силах скрыть раздражения. Глаза Духары сузились: любое упоминание о мужчинах, имеющих дело с Силой, выводило ее из себя. Шеван прищелкнула языком, ну прямо как поддразнивающая подружек девчонка, а Велина нахмурилась, невесть почему решив, что поддразнивают именно ее. Все это забавляло, но они начинали забываться.
– Дела Айя несомненно важны, дочери мои, – промолвил Элайда. Она ни на йоту не повысила голоса, однако все присутствующие подались к ней. Положив фигурку птицы в большой, покрытый резьбой в виде роз и золочеными завитушками ларец, Элайда задумчиво выстроила все три стоявших на столе лакированных ларца – этот, другой, предназначавшийся для бумаг, и тот, где хранились письменные принадлежности, – в ровную линию и, дождавшись полной, ничем не нарушаемой тишины, продолжила: – Однако дела Башни гораздо важнее. Надеюсь, мои указы будут выполняться быстро. В последнее время я замечаю в Башне дух лености. Боюсь, как бы не пришлось поручить некоторых заботам Сильвианы. – Легкая улыбка Элайды как нельзя лучше соответствовала намеку на угрозу в ее тоне.
– Как прикажете, Мать, – шесть голосов прозвучали разом, и отнюдь не столь твердо, как хотелось бы их обладательницам. Даже лицо присевшей в реверансе Духары побледнело как мел. Двух Восседающих Элайда изгнала из Совета, а не менее чем полудюжине пришлось в знак покаяния выполнять унизительную для их звания работу, что именовалось Умерщвлением Духа. Лица Шеван и Седоре до сих пор каменели, когда они вспоминали мытье полов и бесконечную стирку. Но пока ни одна из них не была послана к Сильвиане для Умерщвления Плоти, и ни одной не хотелось. Каждую неделю два-три раза к Сильвиане являлись сестры, приговоренные к покаянию своими Айя или наложившие его на себя сами. Некоторые полагали, что лучше вынести порку, пусть даже болезненную, чем целый месяц убирать граблями сор с садовых дорожек, однако Сильвиана имела куда меньше снисхождения к сестрам, нежели к порученным ее попечению послушницам или Принятым. Побывав у нее, отнюдь не одна сестра пришла к выводу, что работа в саду – пусть хоть в течение месяца – все же предпочтительнее.
Женщины поспешили к выходу, стремясь как можно скорее оказаться снаружи. Восседающие ли, нет ли, но ни одной из них в голову бы не пришло подняться в покои Амерлин без прямого приказа. Элайда расправила полосатую накидку и снова улыбнулась, на этот раз удовлетворенно. Да, она была полноправной хозяйкой Башни. Как и подобает Престолу Амерлин.
Однако прежде чем Восседающие успели уйти, слева открылась боковая дверь, и в кабинет вошла Алвиарин. Узкая белая накидка Хранительницы почти пропадала из вида на фоне ее шелкового платья, в сравнении с которым наряд Велины показался бы тусклым.
Элайда почувствовала, как ее улыбка превратилась в гримасу и тут же истаяла. В одной руке Алвиарин держала лист пергамента. Она отсутствовала почти две недели, исчезла из Башни, не сказав ни слова, не оставив записки. Даже ее отъезда никто не видел. Элайда уже не без удовольствия представляла себе ее замерзшей, погребенной под сугробом или провалившейся под лед.
Шесть Восседающих неуверенно замялись, когда Алвиарин встала на их пути: Хранительнице, даже столь влиятельной, не пристало преграждать дорогу членам Совета Башни. Велина, обычно владевшая собой лучше других, почему-то вздрогнула. Алвиарин бросила холодный взгляд на Элайду, внимательно присмотрелась к Восседающим и все поняла.
– Я думаю, ты должна оставить бумаги мне, – сказала она Седоре тоном, едва ли более теплым, чем снег за окном. – Сама ведь знаешь, Мать тщательно продумывает свои указы. Если она изменит свое мнение насчет уже подписанного, это случится не в первый раз. – И Алвиарин протянула руку.
Седоре, выделявшаяся самонадеянностью даже среди Желтых, отдала папку почти без промедления.
