– Естественно, знаю, – принялась я
выкручиваться, – но для порядка вы должны рассказать сами.
– Ладно, Лампада Андреевна, –
покорно согласилась Нина.
Я с подозрением глянула на парикмахершу: уж не
издевается ли она надо мной? Но девушка потерянно сидела на диване, комкая в
руках бумажный носовой платок.
– У Коти не слишком удалась карьера в
театре, – завела Никитина, – все ролей не давали настоящих, зажимали,
ну и оклад соответственный, слезы, а не деньги…
Но Костик совершенно не тужил, потому что
давным-давно считал своей основной профессией другую, актерство превратилось в
хобби. И потом, как шикарно он отвечал на вопрос очередной дамы: «Где ты
работаешь?»
«Я – служитель Мельпомены, – гордо
говорил Катуков, – артист одного из ведущих московских театров…»
Девушки просто складывались штабелями, ну мало
того, что мужчина хорош собой и интеллигентен, так еще принадлежит к таинственному
и влекущему миру кулис…
Вот только денег у Костика никогда не было, и
он перебивался с хлеба на квас. Но лет семь тому назад положение изменилось.
Один из знакомых Катукова, блестящий скрипач Леня Маслов, собрался в отпуск. У
него дома лежала скрипка Амати. Леня страшно боялся оставлять инструмент, цена
которого исчисляется не одной тысячей долларов, в пустой квартире. Отнести
драгоценную виолу в банк и положить в ячейку он тоже не решался, бывший
советский человек успел за время дикого российского капитализма полностью
потерять доверие к банковским структурам. Зная патологическую честность Кости,
Леня попросил приятеля покараулить скрипку.
Катуков забрал черный футляр, положил в диван
и протрясся двадцать четыре дня, поджидая возвращения Маслова. Отдохнувший Леня
дал ему триста долларов. Костя сначала отнекивался, но приятель буквально
силком запихал банкноты в карман. Через неделю Леня позвонил вновь. На этот раз
требовалось помочь художнику, подержать пару деньков несколько статуэток, и
вновь в кармане приятно зашуршали бумажки.
Скоро слава о Костике разлетелась по Москве.
Он прятал деньги, драгоценности, столовое серебро, видеоаппаратуру, документы и
старинные книги. На вырученные деньги Котя отремонтировал квартиру и оборудовал
в ней несколько тайников. Потом начались другие дела. Например, следовало сесть
в поезд и доставить во Владивосток странно молчащую девушку. Поездка не
доставила актеру никакой радости, спутница за всю дорогу не раскрыла рта,
отвечая только «да» или «нет» на предложения пообедать и выпить чаю. Зато за
труды дали отличную сумму. Потом Костя отправился на дачу в Снегири и ровно в
восемь вечера подошел к телефону и сказал: «Герман Сергеевич скончался». Зачем
он это делал, Костю не интересовало. Скоро ему стали поручать пикантные дела,
которые стеснялись делать сами. Например, одна дама, театральный критик,
личность знаковая в актерской среде, крайне интеллигентная, даже жеманная,
попросила Костика… вымазать дерьмом дверь в квартиру бывшего мужа. Катуков не
дрогнул и лишь сухо поинтересовался:
– Человеческим?
– Можно собачьим, – милостиво
разрешила критикесса, – главное, погуще и чтобы воняло посильней.
Костя набрал во дворе ведерко фекалий и, тихо
посмеиваясь, выполнил приказ. Такое ему приходилось делать впервые, но
интеллигентная дама не поскупилась и отвалила за труды тысячу долларов.
В последний год от клиентов просто не было
отбоя, и Костя, не желая отказывать людям и упускать заработок, привлек к
бизнесу Нину. Ей доставались дела попроще, например, доставка корзины цветов
известному дирижеру… С криминальными делами Костя не связывался, впрочем, Нина
не знала точно, любовник особо не распространялся о своей работе… Да и клиенты
ценили его в первую очередь за безупречную честность и молчаливость.
– Знаете, где расположены тайники? –
спросила я, когда фонтан сведений иссяк.
Никитина кивнула, подошла к окну, аккуратно
нажала пальцем на едва заметный гвоздик. Раздался тихий щелчок, словно открыли
консервную банку. В ту же секунду парикмахерша ловко подняла подоконник.
– Смотрите.
Я глянула в приоткрывшийся узенький ящичек и
невольно присвистнула.
Все пространство было забито ассигнациями.
Интересно, сколько тут?
– Понимаете теперь, – тихо спросила
Нина, – что я взяла только свое? Если б была воровкой, стащила бы все.
Резон в ее словах определенно был, но я
нахмурилась и поинтересовалась:
– Еще где?
Всего любовница знала о пяти тайниках. Два из
них – в ножке стола и в кухонной стене – оказались пусты, два других – под
ванной и в днище кресла – содержали деньги, золотые старинные карманные часы и
телефонную книжку. Но никаких бумаг, листочков синего цвета и фотографий не
было и в помине…
– Он хранил вещи только дома?
Нина пожала плечами:
– Во всяком случае, мне ничего не давал,
может, Яне?
– Яне?
– Ну да, – недовольно протянула
Никитина, – он про нее ничего не рассказывал, но я поняла, что они друзья
детства, в одной песочнице сидели, он ей как себе доверял…
– Ладно, – вздохнула я, –
пошли…
Но Ниночка не торопилась. Девушка
сосредоточенно наморщила гладкий лобик.
– И чего теперь с этим делать? –
ткнула она пальцем в тайник с деньгами.
Я растерянно вздохнула. А и правда, что?
Ниночка неожиданно заулыбалась:
– Знаю!
Она метнулась к письменному столу, вытащила
простую записную книжку и радостно сообщила:
– Котя прямо бухгалтер. Вон как дела вел,
глядите.
Я раскрыла потрепанный переплет. Перед глазами
предстали ряды цифр, расставленные по графам.
– Получено. 9.06. 815.79…
Отдано 12.06 514.28…
В отсеках со словом «отдано» виднелась цепочка
крестиков, только последние четыре строчки зияли пустотой.
– Вот, – улыбалась
парикмахерша, – возьмите книжечку, установите личности, позвоните им и
скажите: так, мол, и так, заберите вещички. А я вам ключики отдам, запомнили,
как тайнички открываются? Берите, берите, – совала мне Нина в руки
«гроссбух». Она явно хотела избавиться от ответственности за чужое добро.
– Записи-то закодированы, –
промямлила я.
– Ну так что? – удивилась
Никитина. – У вас небось целый отдел сидит, шифры отгадывает, правда?
Пришлось кивнуть головой, сунуть помятый кусок
кожи в карман и забрать ключи.
