На следующий день муж явился около десяти
вечера и подал упаковку с яркой голографической наклейкой. Я повертела
коробочку – фирма «Ирвинс Нечурлз», препарат «Продление жизни». Сверху
красовалась цена. Я почувствовала, что ничего не понимаю. Этот комплекс
витаминов стоил около семидесяти долларов, намного дороже выброшенного вчера с
воплем «Витаформа».
– Извини, – покаянно произнес
муж, – сам не знаю, какая вчера муха меня укусила.
– Бывает, – великодушно простила я
провинившегося.
– Дорогая, у тебя чудный характер! –
умилился муж. – Но пей лучше эти витамины, «Витаформ» не бери никогда.
– Почему?
– Они мне не нравятся, – последовал
ответ.
Я промолчала. В конце концов, мой супруг –
существо без недостатков, ну должны же у него быть хоть какие-нибудь
отрицательные качества.
Я покорно стала принимать «Продление жизни», а
вид яркой упаковки «Витаформа» вызывает до сих пор неприятные воспоминания.
– Вы явились, будто ангел надежды, –
пропел Юра и близоруко прищурился.
Я слегка успокоилась. Еще в консерватории ему
велели носить очки, но Юрка капризничал и заявлял, будто оправа мешает играть,
подпрыгивает на носу и отвлекает в самый неподходящий момент. Большей глупости
нельзя было и придумать, я перебирать струны могла, сидя даже в каске, а Юрасик
жутко кривлялся…
То ему было холодно в классе, то жарко, то
било солнце, и преподаватели покорно задергивали шторы. Они стойко терпели все
капризы Соколова, считая его гением. Впрочем, и сейчас, говорят, Юрий
Николаевич доводит почти до обморока организаторов концерта, требуя за кулисами
минеральной воды «Ессентуки № 17» без газа. Бедный администратор чайной
ложечкой выгоняет из напитка пузырьки… Но предел всему – стул. Юра отказывается
даже приближаться к роялю, если около того не стоит вполне определенное
сидалище – коричневого дерева с темно-зеленой подушкой. Если сиденье красное,
бордовое, желтое – ни за что даже на сцену не выйдет, только темно-зеленое, и
баста!
Причем требований к самому инструменту он не
предъявляет никаких и одинаково гениально играет на антикварном «Бехштейне» и
жутком фортепьяно «Красный Октябрь». Ему без разницы, какой рояль под руками. К
слову сказать, какая-нибудь дребезжащая «Лира» моментально преображается, как
только Юра приближается к клавиатуре, откуда только в рассохшемся «гробу»
брался мощный и чистый звук! Так что к роялям у него претензий нет, но стул –
это святое.
Мне же было важно, что он по-прежнему из
кокетства не носит очки, значит, не должен меня узнать. Так и вышло.
– Как вас зовут, удивительная женщина?
– Евлампия, – ответила я и
попросила: – Отвернитесь на минутку.
Пианист отошел к окну, я вытащила доллары и
положила на журнальный столик.
– Посчитайте, пожалуйста.
Юра замахал руками:
– Что вы, я абсолютно уверен, что все на
месте.
– Все-таки проверьте.
Соколов пошелестел бумажками. Когда начал
выравнивать стопку, я принялась излагать придуманную по дороге историю:
– Не могли бы вы мне помочь, Юрий
Николаевич…
– Для вас, дорогая, что угодно.
– Мы с Котей работали вместе, я была у
него на посылках, но хорошо знала, где Катуков хранит вещи, взятые у людей.
После его смерти хотела сама заняться этим бизнесом, но не знакома ни с кем из
клиентов. К тому же сейчас у меня на руках парочка весьма ценных вещей, и их
следует отдать владельцам… Может, вы знаете, кто из ваших приятелей обращался к
Косте?
– Как же вы про меня узнали? –
изумился Юрка.
– А в долларах лежала записка, –
выкрутилась я.
Пианист удрученно покачал головой:
– Увы! Нас познакомила Яна Михайловна.
– Яна?!
– Ну да, она близкая подруга моей жены,
вот и посоветовала Костю. Изумительный оказался человек! Думаю, вам будет
трудно его заменить.
– Почему?
– Понимаете, он мог абсолютно все: что ни
попроси – сделает. Причем совершенно молча, только цену назовет. Я его в свое
время Филимоновой Галине порекомендовал. У Галочки сын балбес, попал в тюрьму,
она, бедняжка, все глаза выплакала, адвокаты только деньги тянули, а суд все
откладывался и откладывался… Ну и попросили Костика присоветовать какого-нибудь
хорошего юриста, и он враз дело уладил, парень получил условный срок. Больше
никого и не знаю, кто к нему обращался. Понимаете, Костя обделывал
деликатнейшие дела, не всякий захочет афишировать свое знакомство с ним!
Я вздохнула: что же, здесь больше ничего не
узнаю!
Юра протянул мне три бумажки.
– Возьмите.
– Не надо.
– Почему? Столько Костя брал за хранение.
Вы честный человек, вернули деньги и должны быть вознаграждены… И потом, как
думаете заниматься бизнесом? Оказывать услуги бесплатно?
Пришлось признать его правоту и принять
доллары.
– Позвоните, пожалуйста, Филимоновой и
представьте меня.
– С удовольствием, – ответил пианист
и схватился за телефон.
Галина Антоновна очень настороженно
произнесла:
– Алло.
– Должна передать вам книжечку,
оставленную у Катукова.
– Только не везите домой, –
испугалась вдруг женщина, – давайте встретимся в городе.
Мы договорились на два часа в кафе
«Жар-птица».
Надевая в прихожей пальто, я словно невзначай
спросила у Юры:
– Скажите, а вам Костя ничего на хранение
не отдавал?
– Мне? – изумился пианист. – С
чего бы?
Я пожала плечами:
– Вдруг попросил спрятать документики и
фото…
– Нет, – покачал головой
Соколов, – да и зачем ему меня просить? Наверное, были у Катукова более близкие
люди…
Я двинулась к двери.
– Простите, – окликнул Юра, – у
вас нет сестры?
– Нет, а что?
