Эгвейн знала имена десяти «хорьков», которых Шириам и остальные заслали в Башню, чтобы рыть подкоп под Элайду, и ей очень хотелось установить с ними связь, но она не знала их в лицо, а если начать спрашивать, то это привлечет к ним ненужное внимание. Поэтому Эгвейн ждала, что кто-нибудь из них отведет ее в сторонку или сунет в руку записку, но пока ничего такого не случалось. Ей только и оставалось сражаться в одиночку, если не считать Лиане, пока где-нибудь не удастся услышать или приметить что-нибудь, что поможет привязать этот список имен к конкретным лицам.
Кончено, бросать Лиане Эгвейн не стала. На вторую ночь своего пребывания в Башне она спустилась к тюремным камерам сразу после ужина, несмотря на пробирающую до костей усталость. Здесь, на первом уровне подвала, располагалось полдюжины открытых камер, в которых можно было хоть как-то удерживать женщин, способных направлять. Каждая камера представляла собой помещение четыре шага в длину и четыре в ширину, часть которого была отгорожена массивной металлической решеткой от пола до потолка. Вне решетки оставалось некоторое пространство для посетителей и стражников, где стояли железные светильники, обеспечивающие освещение. Подле камеры Лиане у стены сидели две Коричневых сестры и Страж – широкоплечий мужчина с красивым лицом и импозантной сединой на висках. Когда Эгвейн вошла, он как раз точил о камень свой кинжал. Он поднял на нее глаза, и сразу вернулся к прежнему занятию.
Одна из Коричневых сестер, Фелана Бевайн – стройная женщина с длинными светлыми волосами, которые блестели так, словно она расчесывала их по десять раз на дню – оторвалась от записной книжки в кожаном переплете, в которой что-то писала, только чтобы сказать скрипучим голосом:
– А, это ты? Что ж, Сильвиана сказала, что ты можешь приходить, дитя. Только не передавай заключенной ничего, не показав предварительно Даливьен или мне. И не шумите, – и она без дальнейших промедлений вернулась к своим записям.
Даливьен, крепкая сестра с короткими темными волосами, приправленными сединой, не стала даже отвлекаться от сравнений двух книг, лежавших у нее на коленях. Она поддерживала щит вокруг Лиане. Ее окутывал саидар, но, создав плетение один раз, совсем необязательно следить за ним неотрывно.
Эгвейн, не теряя времени даром, бросилась к решетке и просунула руки внутрь, чтобы сжать ладони Лиане:
– Сильвиана сообщила мне, что они наконец поверили, что ты – это ты, – смеясь сказала она. – Ты тут, я смотрю, роскошно устроилась.
По сравнению с крохотной темной камерой, в которую обычно помещали Сестер в ожидании суда, где матрасом им служил тростник, а наличие одеяла определялось везением. Лиане же устроилась с комфортом. У нее была небольшая кровать, которая выглядела куда мягче, чем кровати послушниц, стул с решетчатой спинкой, на котором лежала подушечка с кистями. На столе лежали три книги, и стоял поднос с остатками ужина. В камере был даже умывальник, пусть кувшин и тазик кое-где обились, а зеркало испещрили пузырьки. В углу располагалась ширма, причем достаточно плотная, так что при необходимости она скроет заключенную и ночной горшок от чужих глаз.
Лиане тоже засмеялась:
– О! Я очень популярная особа, – весело ответила она. Даже в ее позе было что-то томное. Несмотря на простое платье из темной шерсти, она являла собой эталон соблазнительной доманийки. Но голос остался прежним с тех самых пор, как она решила изменить себя так, как ей того хотелось. – Ко мне сегодня целый день идут посетители от каждой Айя кроме Красных. Даже Зеленые пытались убедить меня научить их плести Перемещение и собирались заполучить меня в свое распоряжение под предлогом того, что я «утверждаю», что я теперь Зеленая. – Она демонстративно поежилась. – Это все равно, что снова оказаться в руках Десалы с Мелари. Жуткая женщина эта Десала, – ее улыбка растаяла, словно туман на полуденном солнце. – Мне сказали, что тебя снова облачили в белое. Что ж, не самый худший вариант. Они поят тебя корнем вилочника? Меня тоже.
Эгвейн удивленно оглянулась на сестру, поддерживающую щит, и Лиане фыркнула.
– Это все традиция. Даже без щита я бы и муху прихлопнуть не смогла, но по традиции женщина, находящаяся в открытой камере, должна быть ограждена щитом. А что, они позволяют тебе вот так разгуливать?
– Не совсем, – сухо ответила Эгвейн. – За дверью ждут две Красные, чтобы препроводить меня в мою комнату и тоже оградить щитом на время сна.
Лиане вздохнула:
– Значит так. Я сижу в камере, за тобой следят, и обеих напоили отваром вилочника по самые уши, – она искоса взглянула на Коричневых. Фелана продолжала писать, а Даливьен перевернула страницы книг, лежавших у нее на коленях, и забормотала что-то себе под нос. Страж, судя по всему, вознамерился бриться своим кинжалом, раз так старательно его точит. Его внимание было обращено на входную дверь. Лиане понизила голос. – Так когда мы бежим?
– Мы не бежим, – ответила Эгвейн и, осторожно поглядывая в сторону Сестер, почти шепотом объяснила, что к чему и в чем состоит ее план. Она поведала Лиане все, что успела увидеть. И сделать. Было непросто рассказывать, сколько раз за сегодня ее успели выпороть, и как она вела себя в это время, но это было необходимо, чтобы убедить подругу, что сломить ее волю не удастся.
– Я понимаю, почему идея набега с целью вытащить нас отсюда даже не обсуждалась, но я надеялась… – Страж зашевелился, и Лиане замолчала. Однако тот просто убрал кинжал в ножны. Сложив руки на груди, он прислонился спиной к стене и снова уставился на дверной проем. По его позе было понятно, что он готов в любой момент вскочить на ноги. – Ларас как-то раз помогла мне сбежать, – тихо продолжила она. – Только не знаю, станет ли она это делать снова. – Она опять поежилась, и теперь в этом не было и намека на притворство. Она была усмирена в тот раз, когда Ларас помогла им с Суан. – Тем более что она сделала это скорее ради Мин, чем ради нас с Суан. Ты уверена в своих силах? Сильвиане Брегон упрямства не занимать. Она честна, насколько мне известно, но такая упрямая, что может согнуть сталь. Вы абсолютно уверены, Мать? – Когда Эгвейн подтвердила это, Лиане снова вздохнула. – Ладно. Значит, мы – два червя, точащие корень…
В последней фразе не слышалось вопросительных ноток.
Она навещала Лиане каждую ночь, не позволяя усталости уложить себя в кровать сразу после ужина, и каждый раз находила ее удивительно жизнерадостной для заключенной, проводящей целые дни в камере. Поток посетительниц не иссякал, и она вставляла в каждую беседу те доводы, которые предлагала ей Эгвейн. Посетительницы не могли назначить наказание Айз Седай, пусть даже ее держат под замком. Однако некоторые так злились, что даже жалели об этом. Кроме того, из уст сестры все это звучало куда убедительнее, чем от той, кого они видели послушницей. Лиане могла даже открыто спорить с ними, по крайней мере, пока посетительницы гордо не удалялись. Лиане утверждала, некоторые не уходили. А некоторые даже соглашались с ней. Да, с опаской, нерешительно, не по всем пунктам, но все же соглашались. Что немаловажно для самой Лиане, некоторые из Зеленых считали, что после усмирения она какое-то время не была Айз Седай и теперь, снова став сестрой, имела право заявить о вступлении в любую Айя. Такого мнения придерживались не все, но все же «некоторые» лучше, чем «никто». Эгвейн даже стало казаться, что сидящая в камере Лиане гораздо лучше действует на благо плана, чем она сама, имеющая возможность свободно передвигаться по Башне. Ну, не совсем свободно. О зависти тут не могло быть и речи. Обе они занимались осуществлением очень важного пункта, и не важно, кто справляется лучше, а кто хуже. Главное – чтобы все получилось. Но бывали моменты, когда такие раздумья превращали путь в кабинет Сильвианы в настоящую пытку. Но ведь и у Эгвейн тоже есть успехи. Своего рода.
