Эгвейн хотелось расспросить поподробнее про Ранда и про похищение, – похищение? – но Лирен не давала вставить ни слова, продолжая твердить об ошибках Элайды, беспрестанно расхаживая по комнате, нервно закатывая глаза и бессознательно заламывая руки. Эгвейн не была уверена, можно ли подобное счесть успехом, но и неудачей это назвать было сложно. Тем более что удалось кое-что узнать.
Не все атаки должны увенчиваться полнейшим успехом.
– Это не дискуссия, – отрезала Приталле Нербайджан. Она говорила нарочито спокойным тоном, но раскосые зеленые глаза сверкали. Ее покои больше походили на комнаты Зеленой сестры, чем Желтой, – по стенам были развешаны обнаженные мечи и гобелены с изображением битв людей и троллоков. И сейчас она сжимала рукоять кинжала, висевшего на поясе, сотканном из серебряных нитей. Причем это был не просто какой-нибудь небольшой кинжал, а полноценный клинок длиной в фут с изумрудом на рукояти. Почему она согласилась учить Эгвейн, оставалось загадкой, если учесть, что особой склонности к обучению она не имела. Видимо, дело было в самой Эгвейн.
– Ты здесь для изучения пределов власти. Это входит в основной курс, положенный каждой послушнице.
Эгвейн хотелось поерзать на трехногой табуретке, на которую ее усадила Приталле, но вместо этого постаралась сконцентрироваться на собственных мучениях, стремясь выпить боль. И приветствовать ее. В течение этого дня она уже три раза побывала у Сильвианы и предчувствовала, что ей придется отправиться туда в четвертый перед обедом, до которого остался всего час.
– Я всего лишь сказала, что если Шимерин можно было понизить с Айз Седай до Принятой, значит власть Элайды беспредельна. Или, по крайней мере, она сама полагает, что беспредельна. Но, если вы принимаете это, значит так и есть.
Костяшки пальцев Приталле побелели на рукояти кинжала, но та словно бы не замечала этого.
– Раз ты считаешь, что знаешь лучше меня, – холодно ответила она, – значит, по окончанию урока отправишься к Сильвиане.
Что ж, это можно считать частичной победой. Эгвейн была уверена, что причиной гнева Приталле является отнюдь не она.
– Я жду от тебя достойного поведения, – твердо объявила на следующий день Серанха Кольвин. Для описания Серой сестры лучше всего подходило слово «недовольная». Недовольно поджатые губы, недовольно наморщенный нос, словно ей постоянно чудился неприятный запах. Даже в ее водянистых голубых глазах читалось недовольство. Если бы не это, ее вполне можно было бы назвать хорошенькой. – Понимаешь?
– Понимаю, – ответила Эгвейн, усаживаясь на табурет, стоявший напротив стула с высокой спинкой, на котором сидела сама Серанха. Утро выдалось довольно прохладным, и в камине горел небольшой огонь. Выпить боль. Приветствовать боль.
– Неверный ответ, – отозвалась Серанха. – Правильным ответом был бы реверанс и слова «Понимаю, Серанха Седай». Я собираюсь записывать все твои проступки, чтобы после урока предоставить Сильвиане полный список. Начнем заново. Ты понимаешь, дитя?
– Понимаю, – невозмутимо ответствовала Эгвейн, даже не думая вставать. Несмотря на годами выдрессированное спокойствие Айз Седай, лицо Серанхи приобрело фиолетовый оттенок. К концу урока ее список занимал четыре страницы, исписанные убористым почерком. Большую часть времени она писала, а не вела урок! Это сложно назвать успехом.
Следующим номером шла Аделорна Бастин. Зеленая сестра из Салдэйи каким-то образом казалась статной, несмотря на худобу и рост не выше Эгвейн. У нее был настолько величественный, отметающий любые попытки спорить вид, что сестра внушала бы ей благоговейный ужас, если бы Эгвейн могла себе это позволить.
– Я слышала, ты доставляешь всем неприятности, – сказала она, беря костяную расческу с маленького мозаичного столика возле стула. – Если ты вдруг начнешь выкаблучиваться, то узнаешь, как я умею обращаться вот с этим.
Эгвейн, конечно же, узнала, причем даже не прилагая к этому особых усилиий. Три раза она оказывалась поперек колена Аделорны, и женщина весьма убедительно доказывала, что этой щеткой можно не только расчесывать волосы. Так что лекция растянулась на два часа.
– Теперь я могу идти? – наконец спросила Эгвейн, спокойно промокая щеки платком, который уже окончательно промок. Вдохнуть боль. Впитать жар. – Я должна носить воду Красной Айя, и мне не хочется опаздывать.
Аделорна хмуро осмотрела свою щетку и положила ее на столик, который Эгвейн дважды переворачивала ударом ноги. Затем она все так же хмуро посмотрела на девушку, словно пытаясь взглядом проникнуть внутрь ее черепа.
– Мне бы очень хотелось, чтобы Кадсуане была сейчас в Башне, – проговорила она. – Думаю, она нашла бы на тебя управу. – В ее голосе сквозило уважение.
Этот день, в каком-то смысле, можно было назвать поворотным. Например, Сильвиана решила, что Эгвейн придется теперь Исцелять два раза в день.
– Такое ощущение, дитя, ты просто напрашиваешься на наказания. Это чистой воды упрямство, и я этого не потерплю. Ты должна взглянуть в глаза действительности. В следующий раз, когда ты попадешь ко мне, я пущу в ход уже ремень. – Наставница Послушниц задрала сорочку Эгвейн и вдруг застыла. – Ты улыбаешься? Я сказала что-нибудь смешное?
– Нет, просто мне в голову пришла забавная мысль, – ответила Эгвейн. – Вовсе не про вас.
Точно не про Сильвиану. Дело в том, что Эгвейн, наконец, поняла, как приветствовать боль. Она ведет войну, а не просто участвует в одной битве, и каждый раз, когда ее порют или отправляют к Сильвиане, она выигрывает битвы и отказывается отступать. Боль – это своеобразная почесть. Девушка брыкалась и выла как обычно, но уже после, вытирая слезы, она принялась тихонько напевать. Ведь принимать заслуженные почести приятно.
На второй день после пленения послушницы стали менять свое отношение к Эгвейн. Николь и Арейна, которую часто отправляли работать в конюшню, где ее и навещала Николь, – девушки были очень близкими подругами, что Эгвейн даже подозревала, что они делят одну постель, потому что всякий раз, когда они появлялись вместе, их головы едва не соприкасались, все это сопровождалось перешептыванием и таинственными улыбками, – так вот они распустили об Эгвейн массу былей и небылиц среди послушниц. Правды в этих историях было мало. В них Эгвейн представала некой смесью сразу всех легендарных Сестер, Бергитте Серебряный Лук и самой Амарезу, летящей на битву, вздымая над головой Меч Солнца. После этого половина послушниц начала испытывать перед ней благоговение, еще часть почему-то рассердились на нее, а еще часть просто стала презирать. Причем, что самое глупое, некоторые стали подражать ее поведению на занятиях, и только сеансы у Сильвианы положили этому конец. На третий день во время обеда почти две дюжины послушниц ели стоя, их лица буквально пылали от стыда. Среди них оказались Николь и, что еще удивительнее, Алвистере. К ужину их число уменьшилось до семи, а на четвертый день стояли только Николь и кайриэнка. После этого геройства сошли на нет.
Сначала Эгвейн думала, что девушек разозлит тот факт, что она не сдается, а их самих смогли сломить так быстро, но эффект оказался обратным. Число тех, кто злился или испытывал к ней презрение, сократилось, а уважение возросло. Однако никто не предпринимал попыток с ней подружиться. И это к лучшему. Пусть на ней сейчас надето белое платье, но она – Айз Седай, а сестре не пристало заводить дружбу с послушницами. Девочка может начать задирать нос, что повлечет за собой массу неприятностей для нее. Однако послушницы стали приходить к Эгвейн за советом, стали просить помочь с уроками. Первое время это были единицы, но их число росло день ото дня. Эгвейн всегда была готова помочь им учиться, придать девушкам уверенности в своих силах, или же наоборот – напомнить, что осторожность превыше всего, или просто терпеливо провести их шаг за шагом через сложное плетение, которое представлялось им трудным. Послушницам запрещалось направлять без присмотра со стороны Айз Седай или Принятой, однако все, конечно же, тайно пытались что-то изобразить. Эгвейн же уже была сестрой. Она соглашалась помогать им только поодиночке. Слухи о том, что послушницы собираются у нее группами, наверняка дойдут до вышестоящих инстанций, и в кабинете Сильвианы окажется не только она. Эгвейн была готова посещать Наставницу Послушниц столько раз, сколько потребуется, но не желала втягивать в это других. А что же до советов… Послушниц держали вдали от мужчин, так что советы были просты. Хотя отношения между близкими подругами зачастую не уступают по накалу страстей тем, что завязываются между мужчинами и женщинами.
