И скольким женщинам он так отвечал?
Мы говорим не думая, мысленно улыбнулась Элинор, а вслух сказала ласково:
— Тебе, наверное, очень одиноко.
Я хочу заботы и нежности, а вместо этого веду с эгоистом дурацкий бессмысленный разговор.
— Да, наверное, тебе очень одиноко, — повторила она.
Люк тронул ее руку.
— Тебе так повезло, — сказал он. — У тебя была мама.
2
— В библиотеке нашел, — объявил Люк. — Клянусь!
— Невероятно! — воскликнул доктор.
— Смотрите. — Люк положил фолиант на стол и открыл титульную страницу. — Смотрите, он своей рукой это написал: «СОФИИ АННЕ ЛЕСТЕР КРЕЙН, на память от любящего и преданного отца ХЬЮ ДЕСМОНДА ЛЕСТЕРА КРЕЙНА, для просвещения и наставления в жизни, двадцать первого июня 1881 года».
Теодора, Элинор и доктор сгрудились у стола. Люк перевернул страницу.
— Видите, — сказал он, — его дочери предстоит учиться кротости. Он явно изрезал для своего творения множество старинных книг. Некоторые картинки мне знакомы, и они все приклеены.
— Тщета человеческих свершений, — печально произнес доктор. — Только подумать о книгах, которые Хью Крейн испортил, чтобы сделать свою. Вот гравюра Гойи — жуткое зрелище, а уж для маленькой девочки и подавно.
— А под картинкой подпись, — сказал Люк, — «Чти отца и матерь своих, дщерь, подаривших тебе жизнь и принявших на себя тяжкое бремя: вести дитя в невинности и праведности по узкому пути спасения к вечному блаженству, дабы в конце предать Господу душу благочестивую и добродетельную; помысли, дщерь, как ликуют Небеса, зря души этих младенцев, кои возносятся ввысь, не познав еще греха и вероломства, и соблюди себя в той же чистоте».
— Бедняжка, — выговорила Элинор и тут же ахнула: Люк перевернул страницу и открыл следующий моральный урок Хью Крейна, проиллюстрированный изображением змеиного рва. Под ярко раскрашенными извивающимися змеями было четкими печатными буквами с позолоченными инициалами выведено: «Удел рода человеческого — вечное проклятие; ни слезами, ни раскаянием не смыть первородного греха; чурайся мира сего, дщерь, да не затронут тебя его похоти и неблагодарность. Блюди себя, дщерь».
— Дальше ад, — сказал Люк. — Слабонервным лучше не смотреть.
— Я отвернусь, — ответила Элинор, — а вы прочтите вслух.
— Разумно, — заметил доктор. — Иллюстрация из Фокса.
[11]
Исключительно малопривлекательная смерть, на мой взгляд. Впрочем, кто может понять мучеников?
— Нет, все-таки глянь сюда, — сказал Люк. — Видишь, он подпалил угол страницы, на которой написал: «О если бы ты хоть на миг услышала вопли и стенания несчастных душ, обреченных вечному огню! О если бы твои очи хоть на миг узрели багровое зарево неугасимого пламени! Увы грешникам, вверженным в нескончаемую муку! Дщерь, сейчас твой отец поднес к углу страницы свечу и видел, как бумага съежилась и почернела от жара. А ведь пламя свечи пред пламенем гееннским — что одна песчинка пред целой пустыней, и как бумага горит даже от слабейшего огня, так и твоя душа будет пылать вечно в пламени тысячекратно злейшем».
— Наверняка он каждый вечер читал ей это перед сном, — вставила Теодора.
— Погоди, — сказал Люк, — ты еще не видела рая. На это даже ты можешь взглянуть, Нелл. Блейк. Немного суров, на мой вкус, но много лучше ада. Слушайте: «Свят, свят, свят! В чистом свете небес ангелы неумолчно славят Его и друг друга. Дщерь, здесь я буду тебя ждать».
— Какой подвиг любви! — заметил доктор. — Сколько часов ушло, чтобы все это задумать, прилежно вывести каждую букву, позолотить…
— А вот семь смертных грехов, — сказал Люк. — Думаю, старикан сам их рисовал.
— Над Обжорством он явно потрудился от души, — подхватила Теодора. — Боюсь, теперь аппетит у меня отбило на всю жизнь.
— Погоди, там еще Похоть будет, — пообещал Люк. — Вот уж где старый Хью превзошел самого себя.
— Нетушки, с меня хватит, — ответила Теодора. — Я посижу с Нелл, а вы, если найдете особо поучительный пассаж, который, по вашему мнению, будет мне полезен, зачитайте его вслух.
— Вот Похоть, — сказал Люк. — Неужто такая женщина могла кого-то привлечь?
— Боже мой, — проговорил доктор. — Боже мой.
— Ну точно он сам рисовал, — повторил Люк.
— Для ребенка?! — Доктор был возмущен. — Для дочери?
— В ее персональном альбоме. Обратите внимание на Гордыню — вылитая Нелл.
— Что? — встрепенулась Элинор.
— Люк шутит, — успокоил ее доктор — Не смотрите, моя дорогая. Люк вас просто дразнит.
— Теперь Лень, — объявил Люк.
— Зависть, — сказал доктор. — И как бедное дитя посмело преступить…
— Последняя страница, на мой взгляд, самая лучшая. Здесь кровь Хью Крейна. Нелл, хочешь посмотреть на кровь Хью Крейна?
— Нет, спасибо.
— Тео? Тоже нет? Тогда я настаиваю, чтобы вы ради собственного блага выслушали, что Хью Крейн пишет в заключение своей книги: «Дщерь, священные пакты скрепляются кровью, и я взял сок жизни из собственного запястья, дабы связать тебя нерушимой клятвой. Живи добродетельно, будь кроткой, веруй в своего Спасителя и полагайся на меня, твоего отца, и тогда, обещаю, мы вместе унаследуем вечное блаженство. Следуй наказам твоего любящего отца, который в смирении духа составил для тебя эту книгу. Да послужат мои слабые усилия своей цели и да отвратят они мое дитя от ловчих ям мира сего, дабы нам соединиться в Царствии Небесном». И подписано: «Твой вечно любящий отец, в этом мире и в следующем, виновник твоего бытия и хранитель твоей добродетели, со смиренной любовию, Хью Крейн».
Теодора поежилась.
— Как же он, наверное, кайфовал, подписывая свое имя собственной кровью, — сказала она. — Так и вижу его хохочущим до колик.
— Нехорошо это все, неправильно, — покачал головой доктор.
— Она ведь была совсем маленькая, когда ее отец уехал за границу, — сказала Элинор. — Вряд ли он ей это читал.
— Наверняка читал, склонившись над колыбелью и выплевывая слова, чтобы они закрепились в детской головке, — возразила Теодора. — Хью Крейн, ты был гадким старикашкой, ты выстроил гадкий дом, и если ты меня слышишь, я хочу сказать тебе в лицо: я надеюсь, ты будешь вечно гореть в этой мерзкой картинке без всякой передышки.
Она резким, издевательским жестом обвела комнату, и с минуту все молчали, словно ожидая ответа. Потом дрова в камине рассыпались с тихим треском, доктор взглянул на часы, и Люк встал.
