– Тверская, – без былой уверенности
ответила Жозя. – Там еще аэродром рядом, много людей.
– Спасибо, – заулыбалась я. – В
вольерной не очень утруждайся.
Жозя кивнула. Я вышла во двор и двинулась к
гаражу. На Тверской нет аэродромов, Жозю опять подвела память.
Глава 7
В больнице меня встретили неприветливо.
Лечащий врач, толстая баба, назвавшаяся Вероникой Матвеевной, сухо обронила:
– Гарибальди находится в отделении
интенсивной терапии, посещения запрещены.
– Неужели одним глазком нельзя посмотреть
на Дану?
– Зачем? – сурово перебила меня
Вероника Матвеевна.
– Ну… удостовериться… – растерялась
я.
Реаниматолог нахмурилась:
– Даже не пытайтесь подкупить медсестру и
пробраться в палату вечером. Был у нас дикий случай: к умирающему мужу жена с
видеокамерой рвалась, хотела запечатлеть для детей уход отца из жизни.
– Я похожа на сумасшедшую?
– Все родственники со сдвинутой
психикой, – не дрогнула она, – вот мы и приняли меры безопасности.
Дверь в отделение интенсивной терапии открывается особым ключом, он есть лишь у
врача, медсестры не выходят во время своей смены в общий коридор. На посту
охрана, любой посторонний будет схвачен в два счета. Еду, одежду и все
остальное мы не принимаем. Я ясно объяснила? Приезжать вам сюда не следует,
«одним глазком посмотреть» не удастся, сведения о состоянии больной получите по
телефону.
– А как ее самочувствие? Можно надеяться
на скорое выздоровление? – не отставала я.
– Состояние тяжелое, но стабильное, что
радует, – неожиданно почти с сочувствием ответила Вероника Матвеевна.
– Не вижу повода для радости, – не
сдержалась я.
Доктор окинула меня презрительным взглядом,
каким обычно профессионалы смотрят на дилетантов.
– В случае Гарибальди не наблюдается
отрицательной динамики, ухудшения состояния не происходит.
– Значит, ей лучше! – обрадовалась
я.
– Нет, но и не хуже, – терпеливо
объяснила врачиха.
– Она поправится?
– Прогнозы делать рано.
– Но вы же опытный специалист, – я
попыталась к ней подольститься, – много знаете, видели таких больных не
раз.
– Каждый случай уникален, – с
каменным лицом заявила реаниматолог, – давайте радоваться тому, что имеем,
и не будем загадывать вперед.
– Ей что-нибудь нужно? – не
успокаивалась я. – Лекарства?
– Слава богу, мы всем обеспечены.
– Скажите, в травмах Даны нет ничего
особенного?
Доктор пожала плечами:
– Насколько я поняла, падение было
горизонтальным. Оно менее тяжелое и напоминает транспортную травму. Очевидно,
потерпевшая выпала с относительно небольшой высоты, примерно этаж второй, удар
пришелся на спину.
– На спину? – переспросила я.
– Ну да, – кивнула Вероника
Матвеевна. – А что?
– Дана рухнула, перевесившись через
подоконник, значит, должна была упасть на голову!
Доктор сложила руки на груди.
– Я не эксперт, но знаю, что на голову
человек приземляется в двадцати пяти процентах случаев. Что же касается вашего
предположения, то в полете возможна перемена положения, переворот, кувырок.
– Из мансарды? Если учесть, что здание не
сталинской эпохи, а дача, думаю, Дане сложно было сделать сальто, –
заметила я.
– Милиция непременно разберется, –
мягко остановила меня врач, – дилетанту не надо лезть в профессиональную
епархию, это глупо. Основной причиной повреждений при падении с высоты является
удар при соприкосновении с грунтом. Тем не менее различают фазы: первичные
прямые повреждения, первичные непрямые и вторичные при падении тела уже после
приземления. К первичным непрямым относятся оскольчатые переломы голени и
нижней трети бедра, вколоченный перелом головки бедренной кости по краю
вертлужной впадины таза, компрессионные переломы поясничных и нижнегрудных
позвонков, кольцевидные переломы вокруг большого затылочного отверстия черепа
от внедрения первого шейного позвонка…
– Спасибо, хватит, – прошептала
я. – А где вещи Даны? В чем ее привезли?
Вероника Матвеевна ткнула пальцем в селектор
на столе:
– Лена, подойди!
Тут же дверь кабинета распахнулась и появилась
худенькая девочка, почти подросток.
– Пришла родственница Гарибальди. Где одежда
больной? – поинтересовалась врач.
Лена моргнула и ответила:
– Так на складе! Мы инструкцию знаем,
опись составили и сдали. Забрать хотите?
Я кивнула.
– Пошли. – Медсестра сделала
приглашающий жест.
Мы вместе покинули кабинет доктора, и тут
Лена, понизив голос, призналась:
– Извините, я сказала неправду.
– Вещей нет?
– В целости и сохранности лежат, –
заверила меня она, – просто на склад их не отнесли. Они в кладовке.
– Какая разница, где их держат, –
легкомысленно отмахнулась я.
– Вам это по фигу, – поджала губы
девчонка, – а нам геморрой. Если человека по «Скорой» без сопровождающего
лица привезли, надо опись составить в присутствии свидетелей, печать шлепнуть,
пакет заклеить и на склад отнести. Не знаю, чего в других клиниках придумано, а
у нас главный так требует. А то некоторые, слишком ушлые, выздоравливают и
вместо «спасибо» заявы строчат, дескать, у них в карманах миллион лежал, а
медсестры его стырили. Мы не воровки! Вот «Скорая» может поживиться, в
особенности если понимает, что до приемного покоя человека живым не довезут. Мы
же ничего не берем! Вчера в ночь Ирка Лапшина дежурила, одна, потому что Варька
Коткина заболела и на смену не вышла. Так и чего ей, разорваться? Игнатову
плохо стало, Табакину стошнило, да еще и вашу раздевать позвали. Склад у нас
знаете где? Через всю территорию бежать, километра два намотаешь. Ирка уйти не
могла и мешок с одеждой в нашей кладовке оставила. Это нарушение, вы можете
скандал устроить, и ей вломят. В общем, если хотите лаяться, никто вам не
запрещает, правда на вашей стороне, но по совести – возьмите одежонку молча. Не
последняя же она у больной! Да и разрезали небось тряпки, когда ее раздевали.
