Гарибальди засмеялась.
– Память лучше лишний раз освежать.
Ворота поднялись.
– Ой, «Запорожец»! – охнула
я. – Тот самый! Любовь и гордость Жози! Он еще на ходу?
– Зверь-машина, – рассмеялась
Дана. – Жозя его ежедневно заводит и проверяет. Как раньше.
– Твоя свекровь на нем ездит? –
поразилась я.
– Нет, конечно, – помотала головой
Дана. – Но считает «Запорожец» лучшим авто на свете, его же подарил ей
Матвей Витальевич. Знаешь ведь, как свекровь обожала мужа. Она даже его кабинет
переделать не позволила. Помнишь, он и раньше как музей стоял, да так и
остался. Везде ремонт сделали, а в кабинете Колоскова ничего не тронуто. С
внешней стороны, когда на дом смотришь, это странно выглядит: повсюду
стеклопакеты – и вдруг одно допотопное окно. Давай, входи, а то, кажется, дождь
начинается…
Миновав просторную прихожую, коридор и холл,
мы вошли в квадратную кухню-столовую. Данка немедленно бросилась к плите.
– Кофеек сейчас сварганю, –
пообещала она. – Еще ватрушки имеются. Вкусные, заразы, с апельсиновыми
цукатами!
– Теперь понимаю, отчего вторая жена
Альбертика взбесилась, – констатировала я, удобно устроившись в
кресле. – От прежней дачи ничего не осталось! Все иное, включая мебель.
– Нет, картины старые, и кабинет Матвея
нетронут, настоящий музей, – уточнила Дана и засмеялась. – Да и мы с
Жозей прежние. А вот и она! Мам, привет, узнаешь Виолу?
Я встала и повернулась к двери. На пороге
стояла хрупкая фигурка. Жозя всегда была стройной и подтянутой, но за тот срок,
что мы не виделись, она стала похожа на одну из своих любимых канареек.
– «Виола»? – растерянно переспросила
Жозя. – Спасибо, я недавно обедала. Может, к ужину съем кусочек хлебушка с
плавленым сыром.
Данка засмеялась:
– Ма, я не о сыре, а о Виоле Таракановой,
моей подруге, а теперь писательнице. Чьи это там книжки? Вон, на подоконнике…
Я невольно посмотрела в сторону огромного
стеклопакета в темно-коричневой деревянной раме и увидела стопку своих книг.
Данка не пыталась сделать мне приятное, рассказывая о своей любви к детективам
Арины Виоловой, она и в самом деле скупила их все.
– Это ее романы, – терпеливо
продолжала Дана.
– Она их заберет? – вопросила Жозя.
– Нет, нет, оставлю, – успокоила я
старушку.
– А говоришь, книжки принадлежат
гостье, – нараспев произнесла Жозя.
– Виола их написала, – объяснила
Данка, – она автор бестселлеров.
Жозя погрозила невестке пальцем, потом глянула
на меня.
– Дануся вечно надо мной подшучивает! Я
великолепно знаю, как зовут писательницу – Арина Виолова! А в гости к нам
пришла Виола Тараканова…
– Мамуля, – перебила ее
подруга, – вспомни: мы с тобой вчера смотрели телик. Я увидела Вилку и
тебе сказала: «Гляди, Тараканова выступает!»
– Не делай из меня дуру, я имею
расчудесную память! – рассердилась бабуля. – Виола Тараканова наша
давняя знакомая. Здравствуй, моя милая, замечательно выглядишь, слегка
повзрослела, но это ведь естественно!
– Спасибо, Жозя, – улыбнулась
я. – Собственно, я теперь уже не взрослею, а старею… Ты слишком деликатна!
– А при чем тут Арина Виолова? –
задала вопрос престарелая дама.
– Писательница она, – указала на
меня Данка.
– У нас в столовой Виола
Тараканова, – напомнила Жозя. – Никакой Арины я не вижу!
– Вилку еще зовут Виоловой, –
бестолково объясняла невестка. – Они одно лицо.
Жозя наморщила лоб.
– Виола Тараканова и Арина Виолова?
– Да, – кивнула я.
– Слава богу, разобрались, –
обрадовалась Данка.
– Так не бывает, – заявила
Жозя. – Ох, юмористка! Ну ладно, пейте чаек, а потом приходите посмотреть
на птичек, я буду в вольерной.
Шаркая уютными теплыми шлепанцами из дубленой
овчины, Жозя двинулась в сторону коридора. Только тут я сообразила, что она
надела свитер наизнанку – ярлычок с названием фирмы торчал на виду, а домашние
тапки у старушки оказались от разных пар: на правой ноге красовалась голубая,
на левой розовая.
– У Жози склероз? – спросила я,
когда мать Альберта ушла.
Дана почесала переносицу.
– Не-а, все отлично. Ну забывает порой
мелочи, может имена перепутать или кое-что недопонять. Но Жозя вполне здорова,
я за ней в четыре глаза слежу, раз в три месяца на анализы вожу, таблетки даю.
Меня врачи уверяют, что она проживет еще долго. Да и с какой стати ей помирать?
Она совсем молодая, восьмидесятилетие не отметила. Скажи, она чудесно выглядит?
Последние слова Данка произнесла слишком
громко, словно желая скрыть собственное беспокойство.
– Да, да, да, – закивала я, –
больше пятидесяти ей и не дать. Насчет склероза я глупость сморозила.
Лицо Даны разгладилось.
– Вот и кофе, – обрадованно сказала
она, – а к нему булочки, колбаска, сыр…
Я молча смотрела, как подруга мечется по
кухне. Дана рано потеряла родителей и, насколько я понимаю, всю жизнь мечтала
иметь большую семью, состоящую из любящих родственников. И ей повезло. Правда,
не с мужем. Альберт всегда был эгоистом, он искренне считал, что супруга дура,
не способная ничего добиться. Он и не скрывал своего презрения по отношению к
жене, а его насмешки над Данкой вызывали у меня желание стукнуть Алика по носу.
Хорошо, что он завел другую бабу и ушел от Даны!
