Олеся захихикала.
– Не! Алевтина Феликсовна ради доченьки в
печку прыгнет. Просто Жанна дура, ей никогда на врача не выучиться! Позавчера
она не сумела зачет сдать, очень легкий, по перевязкам! Там соображения много
не надо, лишь руками шевели, и то у нее не вышло. Жанка домой одна идти не
хотела, меня позвала. Алевтина Феликсовна сначала расстроилась, а потом и
говорит: «Ладно, деточка, освоишь науку. Олеся, ты же ей поможешь?» Жанка
зарыдала и убежала, а ее мама мне сказала: «Олесенька, я очень тебе благодарна
за то, что ты подставляешь нашей девочке плечо. Она хорошая и не виновата в
проблемах, случившихся в ее развитии. Понимаешь, мой отец… Впрочем, это
неинтересно, история давняя. Я в свое время пила много лекарств. Прием серьезных
препаратов сильно повлиял на мой организм, и Жанна теперь… Ну, в общем, не
бросай ее, а мы с Антоном Павловичем непременно поможем тебе, солнышко! У
Антона Павловича много молодых ассистентов, симпатичные юноши с большим
будущим. Вы с Жанночкой непременно устроите свое личное счастье».
Филимонова примолкла, я кивнула:
– Хороший расчет! За толерантное
отношение к дочери ее мать пообещала тебе поддержку. Отличный бонус, думаю,
проблем с поступлением в вуз у тебя не будет. И жених почти найден. А что, у Жанны
действительно с головой не все в порядке? С ней никто, кроме тебя, дружить не
хочет?
– Да она прямо ау, войдите! – Олеся
покрутила пальцем у виска. – За ней постоянно следить надо. Такие глупости
ей в башку лезут… К Жанке хуже, чем к Машке конопатой, относятся!
– Это кто?
Олеся испустила стон:
– Наше все! Мария Грибкова. Лучшая
девушка Москвы и области! Окончила школу с золотой медалью!
– Дочь Глеба Сергеевича?
– Она самая. Папашка – идиот, мамашка –
сука, а доченька – дрянь!
– Похоже, ты ее очень любишь.
– Обожаю! – зашипела Олеся.
– Ладно, поехали к Бирк, – велела я.
Видно, личность Маши Грибковой давно не давала
покоя Олесе, потому что, пока мы шли к машине, усаживались в нее и ехали к
Жанне, Филимонова без устали рассказывала о дочери участкового.
Маша была на несколько лет старше Олеси и
считалась в Евстигнеевке маяком, на который следовало ориентироваться молодому
поколению деревни. В школе девочка получала одни пятерки, и, заслужив аттестат
с отличием, Маша легко поступила в вуз. Да не в какой-нибудь там пятисортный
институтишко, а в МГУ, где незамедлительно стала лучшей на курсе. О мальчиках
Грибкова не думала, все ее мысли были направлены на учебу. Маша была еще и
идеальной дочерью. Летом она беспрекословно помогала матери на огороде, не
бегала по танцулькам, не требовала модной одежды, вела себя скромно, не пила,
не курила, практически не пользовалась косметикой. Не так давно Глеб Сергеевич
расхвастался в магазине, сказал, что дочь пойдет в аспирантуру, напишет
кандидатскую, а потом докторскую диссертацию. В общем, родил он и воспитал
великую ученую.
В день, когда милиционера пробило на
хвастовство, в очереди к прилавку стояли одни бабы, дети которых отнюдь не
являлись образцами. Представляете, каково им было слушать панегирик в адрес
Марии Грибковой? В конце концов Вера Расторгуева не выдержала и заявила:
– Хорошо, конечно, быть умной, но женщине
положено замуж выйти и детей рожать. В этом ее предназначение, а не в
диссертациях!
Остальные бабы радостно засмеялись, а Грибков
воскликнул:
– Так у нас скоро свадьба!
– Машка в загс пойдет? – ахнула
Вера. И, забыв об осторожности, добавила: – А че я не знаю?
Грибков с укоризной зыркнул на любовницу и
пояснил:
– Ну нам с матерью пока официально не
объявляли, да только точно к гулянке дело катит. Есть у Маши жених, сын
профессора.
– Врешь! – не выдержала
Расторгуева. – Почему же парень в Евстигнеевке не появляется?
– Не знаю, – пожал плечами
участковый, – наверное, стесняется. Но я о нем справки навел: кандидат
наук, психолог, отлично зарабатывает.
– Да? – с сомнением протянула
Вера. – Ну-ну…
Через неделю после беседы в магазине
Евстигнеевка была сражена наповал. К дому Грибковых подъехала новая иномарка,
из нее вылез водитель, мужчина лет тридцати, распахнул пассажирскую дверь и
помог выйти Маше. Дочь участкового держала в руках роскошный букет, а на плечах
у нее красовалась новая, абсолютно не нужная в мае шубка из норки. Глеб
Сергеевич не соврал, его дочь оказалась не таким уж и синим чулком, отхватила
замечательного парня.
– Моя маманя прямо с ума сошла, –
злилась сейчас Олеся. – Все детство мне Машку в пример ставила, а теперь
ваще офигела. Каждый день твердит: Маша умная, училась отлично, поэтому
богатого нашла, родителям помогает, три раза в неделю сюда наезжает, купила им
телик, стиралку, холодильник, обувь зимнюю… А я, никудышница, хорошего мужика
не найду, в башке одни глупости. Стой! Приехали.
Я автоматически нажала на тормоз.
– Вот их дом. – Филимонова ткнула
пальцем в двухэтажное деревянное, очень похожее на терем здание. – Жанка
болтала, ее семья тут очень давно живет.
– Олеся, – строго приказала
я, – ты сейчас позвонишь в дверь и представишь меня бабушке Жанны Бирк.
Если не ошибаюсь, она тоже Жанна?
– Да, – кивнула девчонка, –
только их дома по-разному зовут, старуха на Муру отзывается. Уж не знаю почему,
но к ней все так обращаются. Глупо, правда?
Я улыбнулась. На мой взгляд, вовсе не глупо.
Чем теплее отношения в семье, тем больше милых прозвищ существует у близких
людей. Те, кто не испытывает добрых чувств к старшему поколению, будут говорить
«бабка», «старуха» или найдут другие грубые слова. «Мура» свидетельствует о
том, что пожилую даму нежно любят. Вот Дана тоже зовет свекровь Жозей, ни разу
я не слышала, чтобы Гарибальди обращалась к ней официально: Антонина
Михайловна…
– Мура так Мура, – пожала я
плечами. – Главное, скажи: я привела женщину, которая пишет книгу о
прошлом института, где работал Матвей Колосков. Заказ сделан серией «ЖЗЛ».
– Как? – разинула рот Олеся.
– Неважно, – отмахнулась я, –
ты только познакомь меня с Мурой, и забудем о мобильном.
– Ладно, – обрадовалась Олеся и
ткнула пальцем в звонок.
Дверь распахнулась сразу.
