– Зарабатывать на пропитание вбиванием в
тупые головы того, что они не хотят знать, пустое занятие! – кричал
Феликс. – Я не могу служить червем, который в течение всей своей жизни
ползает по прорытому ходу из ниоткуда в никуда. Что ты мне предлагаешь?
Раздувать щеки на Ученом совете? Ощущать себя князьком местного розлива? Быть
значимым для десятка карьеристов? Всерьез обсуждать диссертации о натоптышах у
кур? Приходить в восторг от улучшенного продуктового заказа, который я буду
получать в качестве руководителя? Добиваться расширения нашей жилплощади?
Вымаливать прибавку к зарплате? Расталкивая локтями желающих заработать,
выгрызать в профкоме путевку в Болгарию? Не хочу!
– Но мы… Аля… школа… электричка, –
забубнила Мура.
– Давай разведемся, – сухо предложил
Феликс. – В конце концов, лишь несколько декабристов сумели сохранить свои
семьи, к остальным осужденным жены не приехали. Вы с Алевтиной останетесь в
Москве, и Матвей, думаю, повысит тебя в должности, даст хороший оклад, я стану
платить алименты, в деньгах ты даже выиграешь!
– Значит, ты декабрист? – не
выдержала Мура. – Интересное сравнение! Только те дворяне вышли на площадь
и попытались протестовать против строя, а Феликс Бирк просто укатывает в
колхоз. Это больше похоже на желание избежать неких моральных трудностей, чем
на подвиг во славу Родины.
Феликс надулся.
– Ладно, – спустя пару секунд сказал
он, – не хотел тебя впутывать, но раз уж разговор завернул в эту степь…
Слушай внимательно!
И на бедную Муру обрушился новый ушат
сведений.
Феликс вместе с несколькими приятелями
организовал общество, которое абсолютно неоригинально назвал «Путь к свободе».
Основная цель организации – свержение коммунистического строя, реставрация
монархии и, как следствие, необычайный расцвет России.
– Надо вернуться к начальной точке
трагедии Руси, к тысяча девятьсот семнадцатому году, – шептал муж, –
толкнуть колесо истории вспять. Бедный русский народ не имеет собственной воли,
он всегда, со времен Емельяна Пугачева, шел скопом за сильным лидером. Лишь пнем
колосса, и он повалится, у социализма глиняные ноги.
– Феликс, ты сошел с ума! –
перепугалась Мура. – Оглянись вокруг! Мы живем при полном тоталитаризме:
армия, КГБ, повсюду стукачи… Твоя затея полнейшая глупость! Всех участников
объединения посадят!
– А вот и нет, – зашептал
Бирк, – у нас полнейшая конспирация. Может, тебе это покажется смешным, но
принцип построения организации подсказал мне Ленин. Мы разбиты на тройки, в
случае провала арестуют лишь ничтожно малую часть подпольщиков. Вот почему надо
уходить из института! Я все продумал! Один из наших верных помощников работает
в обществе «Знание», он будет мне выписывать путевки на лекции по стране. Ни у
кого не возникнет вопроса, почему Бирк мотается от Риги до Владивостока. Это
понятно: он ушел из института, зарабатывает деньги по командировкам. А я стану
ездить туда, где мы организовали районные ячейки. И жить в столице опасно! Еще
в деревне легче устраивать конспиративные собрания. Наш дом находится у леса,
кто к нам, когда и в каком количестве прошмыгнул, не видно. Ясно?
Мура, потрясенная узнанным, молчала.
– Значит, развод, – подытожил
Феликс. – Очень жаль, я люблю тебя и Алевтину.
– Если любишь нас, значит, должен
подумать о семье, – выдавила из себя Мура. – А ну как тебя арестуют?
Может, все-таки забудешь о революционной деятельности? Давай пойдем на
компромисс: я не возражаю против переезда в колхоз и не стану спорить по поводу
нашего ухода из института, но мы начнем спокойно преподавать в местном училище,
сосредоточимся друг на друге и на воспитании дочери.
– Не могу, – отрезал Феликс. –
Я обязан возродить Россию! Таково мое предназначение, цель и смысл жизни…
Пожилая дама вновь прервала рассказ. Мура
помолчала, потом исподлобья посмотрела на меня:
– И как я должна была отреагировать?
Я вздохнула:
– Да уж! Думаю, мужу не стоило ставить
вас в такое положение, он поступил крайне эгоистично.
Бирк медленно моргнула.
– А вы бы что выбрали на моем месте?
– Слава богу, я никогда не стояла перед
такой дилеммой.
– И все же? – настаивала Мура.
– У меня нет детей, я не несу
ответственности ни за кого… И все равно бы испугалась!
Хозяйка улыбнулась:
– А я впала в панику! Мы так поругались!
Правда, шепотом. Кричать не могли – вдруг соседи услышат. В результате Феликс
рано утром укатил в деревню, а мы с Алей остались. Девочка, конечно, ни о чем
не подозревала, я ей сказала: «Папа решил новую книгу писать, ему нужен свежий
воздух». Но через неделю я не выдержала, мы с дочкой собрались и тоже
отправились в Палашовку. И пошла иная жизнь.
– Вы очень рисковали судьбой
дочери, – покачала я головой. – Ведь если родителей арестовывали,
ребенок оказывался в приюте.
Мура вздохнула:
– Ну да! Наверное, я плохая мать. Нам
действительно пришлось очень нелегко.
– Думаю, в первую очередь
материально, – сочувственно заметила я.
Бирк подоткнула под спину подушку.
– Вот как раз и нет. Родители Феликса
увлекались собирательством. Системы в их покупках не было, коллекционировали
все, что нравилось, – приобретали картины, статуэтки, столовое серебро, по
принципу «хотим это иметь». Посудой пользовались, тарелки бились, свекровь это
не огорчало. Сметет осколки и воскликнет: «А, новое купим!» В
пятидесятых-шестидесятых годах прошлого века в комиссионках было полно вещей,
за которые сейчас дают бешеные деньги. Только тогда приобретение серебряных
вилок считалось мещанством, фарфор именовался «отрыжкой капитализма». Вот
пластик или стекло – это было модно. Люди выбрасывали на помойку замечательную
мебель и покупали шаткие столики на тонких ножках. Никогда не забуду, как шла
однажды мимо свалки возле снесенного здания на Мясницкой и вдруг увидела стол.
Роскошный, из ореха, с медальонами, чуть-чуть отреставрировать – и ставь в
гостиную! И ведь кто-то его вышвырнул! Вон у нас в буфете набор тарелок… Он
произведен в начале девятнадцатого века. Половины, правда, уже нет, но
оставшимся мы пользуемся. Вчера Жаннуся, внучка моя, очередную розетку
грохнула.
– Жалко! – воскликнула я.
Бирк махнула рукой:
– Абсолютно нет. Вещи созданы для людей,
а не наоборот! Какой смысл ставить за стекло красивые чашки и каждый день пить
какао из эмалированных кружек?
– Какао… – повторила я, –
какао…
