– Стой тихо! Что бы ни случилось, молчи!
Иначе не поймать!
Я хотела возмутиться, спросить, что, в конце
концов, происходит, но тут раздался скрип, и тихий голос Жози спросил:
– Милая, ты спишь? Мне нужно лекарство,
сердце щемит!
Альберт еще сильней сжал мою руку и яростно
замотал головой.
– Дорогая, очнись… – повторила
Жозя. – Ах, как же крепко ты спишь! Вот она, молодость! Пушкой не
разбудить!
Послышался шорох, легкий треск, мягкое
покашливание, потом повисла тишина. Ладонь Альберта сильно вспотела.
– А-а-а! – заорала Жозя.
– Стоять! – завопил мужской голос.
– Не поднимайте одеяло! – завизжал
Алик, вываливаясь из шкафа. – Она умрет через сорок секунд. Всем стоять!
Абсолютно ничего не понимая, я высунула голову
из гардероба. Перед глазами предстала удивительная картина. На потолке ярко
сияет люстра, у кровати трясется, согнувшись почти пополам, Жозя, рядом стоят
два крепких парня в спортивных костюмах, блондин и рыжий.
– Попалась! – заорал Альберт. –
Ага! Наконец-то! Столько лет я ждал! Теперь тебе конец!
Жозя начала оседать на пол.
– Ей плохо, – испугалась я и хотела
броситься на помощь старушке.
– Стоять! – рявкнул один из
парней. – Контейнер!
Алик выскочил в коридор и через секунду
вернулся назад с небольшим пластиковым ящиком. Рыжий парень надел длинные
перчатки и поднял край одеяла, прикрывавший импровизированную куклу.
– Мама! – заорала я. – Там
птичка! Она дохлая! Ой, не трогайте ее! Господи! Перья лежат отдельно! Что
случилось? Почему она облысела?
– Да, ману умирают сразу, – пояснил
Алик. – В момент смерти она разом сбрасывает оперенье. Стриптиз Жар-птицы.
Ведь эта пташечка тоже исполняла желания! Осуществляла, так сказать, заказы. Не
прикасайтесь к останкам! Соберите белье и тоже упакуйте. Хотя, думаю, толку не
будет, яд испаряется очень быстро. Пошли, Вилка.
– Куда? – потрясла я головой.
– Думаю, лучше всего в гостиную, –
мягко сказал Алик.
– А Жозя? Ей нехорошо!
– Нормально, – махнул рукой
Альберт, – тоже с нами порысит. Не волнуйся, она живее всех живых.
– Что ты тут делал? – налетела я на
Альберта, после того как вся компания вместе с молчаливой Жозей устроилась в
просторной комнате.
– В принципе, то же, что и ты, –
усмехнулся Алик. – Хотел наказать убийцу Даны. Но в отличие от тебя я
великолепно знал, кто она такая. Давно подозревал… и убийца знала… поэтому и
развела меня с женой…
– Ничего не понимаю, – жалобно
сказала я.
– Выкладывай, что выяснила! – резко
приказал Алик.
Я очень не люблю, когда со мной разговаривают
в подобном тоне, но сейчас отчего-то покорно рассказала о том, чем занималась в
последние дни.
– Хорошая работа, – кивнул Алик,
внимательно выслушав меня. – Теперь мой черед. Для начала скажу: Антонина
Михайловна до одури обожала мужа, а сына не замечала. До сих пор не пойму, за
каким чертом она меня родила? Я был не нужен родителям, мешал им наслаждаться
друг другом, требовал внимания, отчаянно хотел быть любимым…
В семилетнем возрасте у Алика пропали иллюзии.
Один раз он полез к маме в сумку, нашел там блокнот, куда профессорша
записывала предстоящие дела и увидел восхитительную памятку: «Понедельник –
20.00–20.08 – общение с Альбертом». Хоть Алик и был маленьким, но живо понял:
для мамы беседа с ним – работа, а не приятное времяпрепровождение. Ну не было у
Антонины Михайловны ни малейшего желания ни обнимать, ни целовать мальчика! Но,
будучи педагогом, она понимала, что без встреч не обойтись, отсюда и записи.
Однако нигде в блокноте не было памятки: «беседа с мужем». Папу мать любила, а
сына нет.
С тех пор у Альберта исчезло душевное
расположение к родительнице, зато стало проклевываться желание навредить ей,
сделать гадость. Алик начал подслушивать и подсматривать за членами семьи.
Как правило, взрослые считают детей милыми
забавными существами типа щенков и котят. Бегает юное создание по дому,
безобразничает, шумит или тихо сидит, складывая головоломку… Ничего оно в
родительских делах не смыслит, и если уложить отпрыска в восемь вечера спать,
то уже в девять можно заниматься любыми делами и обсуждать все проблемы – детка
не услышит. Впрочем, даже если и услышит разговор взрослых, крошка не
сообразит, что к чему.
Если бы только люди знали, как они ошибаются!
Антонина и Матвей допустили общую оплошность. Алик великолепно знал, что из
небольшого чулана, где хранятся запасы продуктов, чудесно слышно, о чем говорят
на кухне, а забравшись в буфет в гостиной, можно легко стать незримым
свидетелем интимной беседы в спальне, из туалета отлично прослушивается ванная.
Ко всему прочему в распоряжении Алика имелся балкон в комнате: распахнешь его,
и голос мамы, сидящей в гостиной, долетает до детской. У маленького шпиона была
масса возможностей осуществлять наблюдение в родной квартире, и Альбертик
изучил их досконально.
Сначала мальчик тихо хихикал, подслушивая
разговоры родителей, но постепенно начал понимать их суть. И с каждой неделей
Алику делалось все страшней.
Отец и мать довольно часто ездили в
командировки – всегда вдвоем, никогда порознь. Во время их отсутствия мальчика
пасла приходящая няня. Примерно за неделю до отъезда у отца начиналась
истерика, он орал на жену и заявлял:
– Никуда не хочу.
Антонина проводила с супругом сеанс
психотерапии, и в конце концов Матвей покорялся.
Знаете, почему он пытался остаться дома?
Командировки профессора оформлялись как научные, чаще всего он ехал на
какой-нибудь конгресс, но на самом деле Антонина и Матвей работали убийцами,
наемными киллерами…
Альберт замолчал, потом ткнул пальцем в Жозю,
безучастно сидевшую на диване, и сурово продолжил:
– Думала, все будет шито-крыто? Ан нет! В
твоем расписании было всего лишь восемь минут в день на сына, но он в отместку
выяснил все. Хочешь, расскажу, почему отец превратился в того, кем стал, а? Он
сто раз пересказывал тебе свою историю, а ты утешала мужа. Ну? Начинать?
Жозя отвернулась к окну, чем окончательно
взбесила сына.
– Не хочешь отвечать? – процедил
Алик. – Ладно, я поговорю, а ты послушай!
