– Ты почти докопалась до истины, –
вздохнул Алик. – Тебя смутили многие вещи: почему на Дане уличная одежда,
а не пижама; отчего на ногах были туфли, а не тапки; с какой стати она не
помыла чашку от кофе; по какой причине в напитке лежал сахар; кто растворил в
кофе рецитол… Ну почему ты, такая умная, не сложила все вместе и не поняла:
Гарибальди сбили машиной?
– Что? – подскочила я. – Кто?
Как? И, в конце концов, почему?
– Сбила Жозя, – спокойно сказал
Альберт, – личность преступницы нам уже известна. А вот все остальное…
Думаю, ситуация складывалась так. Ты уже сообразила, что милейшая Антонина
Михайловна до сих пор разводит тех самых птиц?
Я вспомнила разноцветные перья на моей
простыне и вздрогнула.
– Да!
– И зачем же моя милая мамуля занимается
столь опасным делом, а? – иезуитски прищурился Алик.
– Она любит птичек, – промямлила
я. – Любых. Даже, как теперь я понимаю, очень опасных.
– Господи! Наивняк! – заржал
Альберт. – Впрочем, я в отличие от тебя хорошо знаю, каково финансовое
положение Гарибальди. Магазин Даны загибается, она еле-еле сводит концы с
концами, и вот что интересно: каждый месяц мою бывшую женушку спасает от краха
тетенька по фамилии Яндарова, она делает суперзаказ, и Дана спасена. Понимаешь?
– Нет, – призналась я.
Алик постучал себя кулаком по лбу.
– Ау, войдите! На какие бабки моя бывшая
жена отгрохала ремонт? На что они сейчас с Жозей живут, не отказывая себе в
мелких удовольствиях?
– Магазин, бусы, серьги, –
перечислила я.
– Уже говорено – бизнес не приносит ни
шиша, – начал злиться Альберт.
– Но клиентка Яндарова… – заспорила
я, – она много покупает…
– Яндарова – это Жозя. Правда,
мамуля? – просюсюкал Алик, поворачиваясь к старухе. – А ты здорово
придумала прикрыться бусами Данки. Ни у кого не возникает вопроса про лавэ –
ясное дело, они от бизнеса. Один я знаю правду: Антонина Михайловна выполняет
заказы от частных лиц. Привозит кому надо контейнер с птичкой, получает нехилые
денежки, и ку-ку. Читайте потом в газетах про банкира и олигарха, которые от
инфаркта ласты склеили. Сыпь на шее никого не напугает, это, типа, аллергия.
– Жозя! – изумленно пробормотала
я. – Скажи, что Алик врет!
Старуха не издала ни звука.
– А ей говорить нечего, – заметил
сын, – зато я могу сообщить, как обстояло дело. Дана слегла с мигренью,
свекровь, которая тщательно скрывала от невестки свои выезды в город, сочла
день вполне благоприятным для поездки в Москву. У гаража есть два выезда, один
прямо в лес, вот маменька им и пользовалась.
– Захаркина говорила о каком-то мужике с
бородой, в кепке и очках, который носится по проселку и один раз чуть не сбил
ее! – воскликнула я.
– Вот, вот, – закивал Алик, –
правильно! Продав очередную птичку, мамахен вернулась домой, поставила авто в
гараж, и – вот пассаж! Ворота, не те, что в лес, а те, которыми пользуются
постоянно, вдруг открылись, и показалась одетая для выхода Дана. Она избавилась
от мигрени и куда-то собралась. И Жозя нажала на газ! Старуха сбила невестку и
решила представить дело как несчастный случай. Сначала стянула с Даны одну
туфлю и побежала в мансарду. Там бросила ее у подоконника и распахнула окно.
– Звуки, которые слышали Вера Расторгуева
и Олеся Филимонова! – закричала я. – Они не видели друг друга, но уши
их отлично работали. Вера рассказывала про «ба-бах», ей показалось, что упал
матрас. Расторгуева присмотрелась, заметила кучу тряпья, которая оказалась
Даной, и кинулась к Грибкову. А Олеся Филимонова, появившаяся на месте
преступления буквально через несколько секунд, уловила странный скрип, подняла
голову, и ее взору предстали покачивающиеся створки мансардного окна.
– Его только что распахнула Жозя, –
кивнул Алик, – поэтому рамы и качались. Но никто не заметил несостыковок,
и пошла гулять версия о падении из окна. Мамахен схватила чашку, развела в ней
арабику, положила в кофе рецитол и вылила напиток в туалет, позаботившись,
чтобы на дне осталась малая толика – для анализа. Все складывается, как детский
пазл: у Даны мигрень, она выпила лекарство, ощутила приступ удушья, открыла
окно… Да кто угодно подтвердит, все знакомые в курсе: Гарибальди мается
головой, и ей в момент обострения недуга постоянно требуется свежий воздух.
– Врач в клинике! – ахнула я. –
Она сказала: «Насколько я могу понять, падение было горизонтальным, оно менее
тяжелое и напоминает транспортную травму». Значит, у опытного доктора
зародились некие сомнения, но ведь ее дело лечить, а не думать, где
пострадавшая изуродовалась. А еще реаниматолог рассказывала о «вколоченных
переломах». Мне стало плохо, и я перестала ее слушать.
– Антонина старательно заметала следы, но
совершила много ошибок. Забыла, что Дана не пьет кофе с сахаром, – сказал
Алик, – к тому же вытерла чашку, но ведь на ней, по идее, должны были
остаться отпечатки пальцев невестки. Еще, бросив в чашку рецитол, она унесла и
положила в аптечку упаковку с лекарством. Ты, Виола, не заметила этой
оплошности. Странно: если Дана приняла лекарство в момент мигрени, то даже она,
патологическая аккуратистка, не пошлепала бы на первый этаж.
– Я же думала, что Гарибальди убили!
– Ага, – кивнул Алик, –
принято. Но Антонина-то тут как раз и прощелкала! Ей, если она хотела убедить
всех, что произошел несчастный случай, следовало оставить рецитол на самом
виду. Вот, мол, глядите, Дана таблеток наелась и выпала из окна. Ошибка,
мамахен! Кстати, Вилка, ты тоже хороша – разбрасывалась по всем направлениям,
хваталась за одну версию, не отрабатывала ее до конца, цеплялась за другую!
– Ты рассуждаешь прямо как мой бывший
муж-мент, – огрызнулась я, понимая справедливость упреков Альберта.
– В принципе мне все ясно, кроме
одного, – продолжил он. – Почему мамуля решила убить свою обожаемую
Даночку? У них же любовь возникла с первого взгляда. Мамаша вечно Данку на меня
натравливала. Я, конечно, дурак. Пару раз позволил себе намеки про птичку. Вот
Жозя и сообразила: я кое-что знаю. И развела нас. Хитрая змея! Понимала: одной
ей, без помощницы, не выжить, вот и вцепилась в Дану.
– Погоди, Альберт. Твоя жена Лида знала
про птичку из платины, ты рассказал ей историю про ювелира Таисию, мать Матвея
Витальевича, которая…
Бывший муж Даны усмехнулся:
