И все пропало.
На глаза наплыл легкий больничный потолок.
Саша даже не успел разобраться с собой, с цветом потолка, как Яна вернулась, и, моргнув, он вдруг увидел ее лицо над собой, очень близкое. Кажется, она просто поцеловала его. Сначала он ощутил ее горячий — словно от горячего чая — и усталый рот, а потом — почти исчезнувший, но еще живой, животный, свой собственный вкус на ее губах, смешанный с ее слюной, и этого было более чем достаточно.
…более… чем…
Яна действительно была похожа на ящерицу — изворотливым и быстрым телом. Иногда казалось, что она, подобно ящерице, не может лежать на спине и хочет перевернуться, чтобы исчезнуть, юркнуть, сбежать. Саша крепко брал Яну за руки, за плечи — чтобы рассмотреть ее, поймать ее дыхание, ее постоянно ускользающий взгляд: темные, острые зрачки.
Он гладил ее, вдруг понимая, что кожа ее, нет, вовсе не шелковистая, не гладкая, а напротив — жесткая. И едва теплая… как… Саша попытался вспомнить, с чем схоже ощущение от прикосновений к спине Яны, к ее упругим ногам, и вдруг увидел себя на летнем пляже, пацаном, лежащим грудью и животиком на черном кругу автомобильной камеры, пахнущей едко и сладко, — водой, солнцем и еще чем-то дурманящим. И грудь Яны не была яблочной, жесткой, и соски — острыми. Нет, напротив, грудки ее колыхались молочно, малые, по-детски мягкие и почти без сосков — только с розовыми полукружиями.
«А в одежде соски казались острыми, наглыми…» — мелькнуло у Саши.
…И позвоночник ее то исчезал, то проявлялся остро, оттого, что Яна, вывернувшаяся-таки из-под Саши, выгибала спину хищно и тут же расслаблялась бессильно.
Легким движением бедер она высвободилась от Саши.
Он подумал, что — случайно, и попытался вернуться назад, но Яна вновь отстранилась — чуть-чуть — на несколько сантиметров, покачивая при этом бедрами: «Нет-нет, не так. Не… сюда. Попробуй… чуть выше…» Яна не сказала ни слова, и когда Саша догадался, она застыла — так застывает умное животное, когда ему делают укол или извлекают когтистую занозу, — кося напряженным и немного испуганным глазом, легко, еле заметно подрагивая всем влажным, легким телом.
«Сссс…» — произнесла Яна и чуть придержала Сашу рукой, тонкими, изящно выгнутыми пальцами, за бедро. Но спустя мгновение сама сделала такое движение, что ушло мягко и глубоко, глубже.
С каждым движением Саша чувствовал, как белеет его сердце, — оттого кровь из сердца уходит. Ток, ток, ток, уходит.
Но когда белизна эта достигла раскаленного, почти уже серого цвета, рыжая, лохматая кровь вдруг хлынула, ворвалась в сердце, закружила там… Саша вздрагивал, держа Яну ладонью под живот, ее пупочек чувствовался мякотью ладони — и располагался он где-то между линией судьбы и линией жизни.
«Яна кричала», — понял Саша. Только что кричала.
Он высвободился из нее и мягко осел на бок, и Яна легла на спину, плотно сжав ножки. Дышала, закрыв глаза. Веки ее были напряжены и подрагивали, как у человека, который старается не открыть глаза, боится или стесняется увидеть свет.
— Посмотри… у тебя… все хорошо? — попросила она.
Саша посмотрел.
— Все хорошо, — ответил он и погладил ее по руке. — Яна, ты необыкновенная. Невообразимая. Сладкая. Горячая, — сказал Саша, вдруг почувствовав, что немного задыхается.
— А ты блудливый кот, — сказала она, помолчав. Голос ее был дурашлив и забавен.
— Нет.
— Тогда… тогда ты поджарый и жадный кобель.
— Нет, не я… — невпопад ответил Саша.
— А почему ты блудишь, кот? — спросила Яна, так и не открывая глаза, улыбаясь краями губ. — Почему ты трешься об меня своим поджарым собачьим животом? Делаешь то, что нехорошо?
— Ах, это я? А я думал, что это ты. Крутишь своей попкой. Зачем ты крутишь?
— Это неосмысленно получилось.
— А по-моему, очень осмысленно.
Яна задумалась. Облизала быстрым язычком губы.
— У тебя очень красивая эта твоя… вещь… Я подумала, как замечательно она будет лежать внутри меня, такая стройная… И я кончила, да.
Яна неожиданно открыла веселые, смеющиеся глаза, и Саше показалось, что вот он шел-шел по полю, среди серой, одинаковой травы, и вдруг увидел два живых, словно отражающих солнце, цветка. И они смотрят на него. Он наклонился и поцеловал эти цветы, и губы защекотало.
Яна поднялась и пробежала по комнате голенькая, ища что-то, держа комочек неодетых трусиков в руке.
Саша с удивлением и нежностью оглядывал ее, думая, что — вот оно, такое ясное и теплое тело, и внутри него, везде, где только возможно, сейчас струится, сползает по мягким стеночкам внутри Яны его влага.
Саша вглядывался в спину Яны, в ее узкий живот, словно пытаясь увидеть Яну насквозь, как рентген — чтобы различить, где именно — его, белое теплится и отекает плавно.
Это было родство — Саша чувствовал это как абсолютное и почти божественное родство.
Глава шестая
— Саа, мне срочно нужен один надежный человек. Но не ты.
Яна глубоко затягивалась и медленно выпускала дым.
Они сидели на лавочке возле ее дома.
Саша по привычке провожал взглядом прохожих — любого пола и возраста. Он любил смотреть на людей.
— Почему не я? — спросил он.
— Потому что для тебя есть работа здесь. У тебя есть такой человек?
«Шаман, Паяла, Бурый… Дальнобойщик… Грек? Олежка-спецназовец?» — мысленно перечислял Сашка самых забубённых своих ребят.
«Негатив», — решил он.
— Есть.
— Он может поехать куда-нибудь? Надолго?
— Может. Насколько надолго?
— Если его возьмут, а его возьмут, он, скорей всего… сядет. На год, на два, не знаю… Это не в России.
Саша замолчал.
— Ну? — повернула строгое лицо Яна.
— Я спрошу у него.
— Не по телефону.
— Когда это нужно сделать?
— Вчера.
— Мне нужно ехать домой, — в форме утверждения, а не вопроса, сказал Саша. — Я поеду. Сегодня.
— Хорошо, — сказала Яна. — Я в бункер. Тебе надо там что-нибудь?
— Нет, — ответил Саша, в который раз за утро с интересом разглядывая Яну, а верней — фиксируя смену ее настроения.
Он специально сказал, что — нет. Ему не хотелось ехать с ней, оттого, что она вновь стала отстраненной. Весь ее вид говорил: «Ничего не было. Не придавай ничему значения».
Саша дымил и тряс головой, словно сбрасывая что-то навязчивое, приставучее.
— Пойдем к метро? — сказала Яна. — Тебе ведь на метро?
Саша встал, выбросил сигарету — он не любил курить на ходу.
