– Молчу, молчу, – закивала
та. – Понимаю, Жорик у нас – Шекспир, его править нельзя. Просто
непонятно, как заставить несушку щебетать? Мы же обязаны добуквенно соблюсти
«пьесу».
– Замечательно прокудахтают, –
заверил Жорик.
– А улыбка поросенка? – не
успокаивалась Лиза. – А счастливая коза? Как зритель поймет, что вонючая
гадость рада до усрачки?
Не успело прозвучать последнее замечание, как
милое животное встало в странную позу, задрало хвост… В воздухе поплыл
омерзительный запах!
Лиза закатила глаза.
– Начинается!
– Где дебилки? – взвыл Фомин.
В комнату влетели долговязые девицы. Я
невольно улыбнулась: парочка привыкла к такому обращению, у них выработался
условный рефлекс. Очень часто люди стандартно реагируют на ключевые фразы, но
со стороны их поведение выглядит смешно.
Не так давно мы с Олегом отправились в
супермаркет. Купили там полную тележку продуктов, и Куприн, открыв багажник,
начал сваливать в него пакеты. Супруг всегда сам осуществляет загрузку, мне он
столь важную процедуру не доверяет. Я не спорю. Это бесполезно.
Не успела я расслабиться, как над площадью
полетел раздраженно-визгливый вопль:
– Сколько можно возиться? Ну не идиот ли
ты! Ничего не способен сделать быстро! Дома ребенок голодный сидит! Заводи
драндулет!
Я невольно поискала глазами источник звука и
увидела бабу в цветастом платье, понукающую своего супруга. Пожалела бедного
парня, и тут случилось странное. ВСЕ мужчины, рывшиеся в багажниках, вынырнули
оттуда и почти хором ответили:
– Сейчас, дорогая, еще пара минут – и
едем!
Один Олег не обратил внимания на крик. Да и
понятно почему: у нас нет детей. Вот она, стандартная реакция на внешний
раздражитель! Бедные мужья даже не сообразили, что визжит не своя баба, а
чужая. Ну прямо собаки Павлова! Раз орут – надо живо соглашаться и лезть за
руль.
Вот и две долговязые девицы материализовались
в студии, едва услышав обращение «дебилки».
– Убрать, побрызгать дезодорантом! –
бушевал Николай. – Где Фрося? Кто у нас актриса?
– Я здесь, – донеслось из самого
темного угла студии. – Сижу тут уже час.
– Выйди из сумрака! – заверещал
Фомин. – Нашла куда забиться…
Легкая тень шмыгнула к середине комнаты,
режиссер уставился на новое действующее лицо. Меня охватило удивление: не
слишком-то красавица была похожа на деревенскую простушку, в круге света стояла
высокая черноволосая смуглая девушка, смахивающая на испанку. Настоящая Кармен,
никак не Фрося.
– Тебя как зовут? – спросил Фомин.
– Фатима, – ответила актриса.
– Таджичка? – решил уточнить
Николай.
– Татарка, – с достоинством
поправила Фатима и ехидно добавила: – А вы по национальному признаку снимаете?
Я не напрашивалась, меня вон тот парень на кастинге выбрал.
– Офигеть! – взвыл Фомин. –
Жорик! Скунс! Фатима сюда никак не подходит!
– Она симпатичная, – уперся
рекламщик, – хозяину понравилась, ее утвердили!
– Мне уходить? – изогнула девица
правую бровь. – Я не устраиваю вас? Не можете забыть двести лет
татаро-монгольского ига?
– Лиза, – еле слышно сказал Фомин, –
забери Фатиму и немедленно сделай из нее Фросю.
– Йес, – кивнула та и поманила
актрису: – Пошли.
– А мы пока займемся
обстановочкой, – начал приходить в себя режиссер. – Начнем с поросят.
Давайте их сюда, вытряхивайте из перевозки, живее.
Оказавшись на свободе, два подсвинка
немедленно описались. Миша фыркнул.
– Может, сначала с козой отснимем, а
потом картинку добавим? За всеми сразу не углядим!
– Ставьте козу в центр, – велел
Фомин. – Эй, как тебя там, Машка, иди сюда!
Коза и не подумала его слушаться. Она
меланхолично отвернула морду и попыталась жевать брюки Миши.
– Дебилки, пинайте дуру на точку, –
приказал режиссер. – А ты чего стоишь? Помогай!
Последнее обращение относилось ко мне,
пришлось подойти к милому созданию, которое при ближайшем рассмотрении
оказалось не таким уж и милым. Я не могла сообразить, куда лучше упираться
руками, чтобы сдвинуть козу с места. Ее голову украшали острые рога, а со
стороны хвоста, помня о случившемся, я приблизиться не рискнула.
Очевидно, те же сомнения терзали и длинноногих
девиц, они отнюдь не спешили бросаться мне на помощь.
– Долго повторять? – пошел вразнос
Фомин, и тут козочка, ловко перебирая копытами, сама прошла несколько метров.
– Супер! – восхитился
Николай. – Строим декорации – утро в деревне. Вперед! С песней!
Девушки заметались по студии, вытаскивая из
закоулков бутафорский забор, фальшивые деревья, банки, горшки…
– Живей, живей! – подгонял их
Николай. – А вот и Фрося.
Я посмотрела на вошедших и икнула. Если кто из
вас помнит фильм «Морозко», то легко представит, как выглядела сейчас
Фатима, – она была вылитой мачехиной дочкой. Две белые косы из мочалки,
густая челка на лбу, лицо вымазано известкой, ненатурально красный румянец,
щетина искусственных ресниц, огромные, намалеванные помадой губы и сарафан до
пола.
– Шикарно, – пропел Фомин. –
Иди, садись на табуретку около козы!
– Я? – спросила Фатима.
– Нет, я! – взвизгнул режиссер.
Фатима осторожно умостилась на сиденье.
– Начинай доить! – приказал Николай.
– Я? – вновь вякнула Фатима.
– Ты, ты, – торопливо подстегнула
актрису Лиза.
– Как? – поинтересовалась Фатима.
– Просто! Никогда не доила козу? –
наливался злобой режиссер.
– Каждый день начинаю с того, что шлепаю
в сарай за сливками к кофе, – не изменившись в лице, сообщила Фатима.
– Ой, ща он ей вломит, – зашептала
Лиза.
Но Фомин, очевидно, был в хорошем настроении.
– Ха-ха-ха, – сказал он, – всем
смешно. Приступаем! Согнись! Ниже, подними лицо! Хватай козу! Начинай!
