Козел, когда мы привязывали ему «вымя», не
сопротивлялся, похоже, ему понравился процесс. Поросята, пописав еще раз пять,
мирно улеглись у ног млекопитающего. Кур мы привязали веревками за лапы и
посадили на искусственный плетень. За забором, так, чтобы Николай их не увидел,
лежали на полу долговязые девушки – в их задачу входило крепко держать бечевки,
чтобы несушки не попытались слететь с фальшивой изгороди.
Не успели сцену оформить, как появился Фомин.
Думаете, он пришел в восторг и начал хвалить подчиненных, которые в рекордно
короткий срок ухитрились сделать из козла козу и соорудить в студии
крестьянское подворье? Ан нет.
– Почему они не кудахтают и не машут
крыльями? – с ходу принялся критиковать режиссер.
– Кто? – уточнил Миша.
– Коза! – рявкнул Коля. – И
поросята!
Повисла нехорошая тишина.
– У них нету крыльев, – решилась я
прервать тягостное молчание. – Но если желаете, вмиг оформим летающих
свинок!
Фомин посерел.
– Ежу ясно, что крылья только у кур!
Мишка, не задавай кретинских вопросов. Хлопать перьями обязаны птички!
– Курица не птица, – очень некстати
продемонстрировал эрудицию Жорик. – Она – дичь!
– Девочки, дерните за веревки, авось они
закудахтают! – закричала Лиза.
Девицы дружно выполнили приказ, несушки
вздрогнули и молча упали за забор.
– Этот дебил, – завопил
Николай, – этот дебил…
– Мы здесь! – хором отозвались
долговязые.
– Не о вас речь! Жорик дебил! Подсунул
немых кур! – пошел вразнос режиссер.
– Коля, – ласково прожурчал
Миша, – не парься! Заснимем, потом озвучим!
– Действительно, – расслабился
режиссер. – Начали! Мотор! Фрося, дои козу, дои, дои! Супер. Теперь пей!
Больше счастья! Ты обожаешь молоко! Глотай, мне нужно движение шеей! Эй, не тормози!
– Не хочу, – плаксиво протянула
Фатима.
– Стоп! – завопил Николай. –
Что значит «не хочу»? О хотении тебя не спрашивали! Глотай!
– Нет, я ненавижу молоко!
– Ты актриса! – настаивал
режиссер. – Фрося деревенская девушка, она обожает сливочки!
– Нет! Фу! Оно грязное, через перчатку
текло! – ныла Фатима. – Гадость! Воняет.
– Можно подумать, мы блокбастер снимаем,
а ты звезда Голливуда, – всплеснул руками Фомин. – Хорош
кочевряжиться, пей! Иначе съемочный день коту под хвост. Мотор!
Фатима схватила крынку, закрыла глаза и стала
делать судорожные глотки.
– Снято, – сжалился наконец Фомин.
Актриса отшвырнула глиняный горшок, тот
незамедлительно развалился на куски.
– Меня тошнит, – позеленела Фатима и
кинулась в туалет.
Съемочная группа начала обратный процесс –
теперь козу превращали в козла.
– Чего она там застряла? –
поинтересовалась Лиза, когда студия приняла первозданный вид.
– Пойду посмотрю, – предложила я и
отправилась на поиски туалета.
Моя мачеха Раиса, большую часть жизни
прослужившая поломойкой и любившая по каждому мало-мальски достойному поводу, а
то и без оного закладывать за воротник, не раз внушала маленькой Вилке:
– Запомни: сортир – лицо хозяйки. Не
хрусталь, не ковер, не жратва хорошая, а тубзик. К иным придешь, так кругом красиво,
глаз ломит от побрякушек. А за маленькую дверку глянешь – бе-е! Каков у
человека унитаз, таков и он сам.
Если Раиса права, то физиономия «Панды»
смотрелась уныло. Никакого сверкающего фарфора, тихой музыки и трехслойной
бумаги. Умывальник имел отбитый край, стульчак «радовал глаз» поломанной
крышкой, из крана текла ржавая вода, зеркало потускнело, а вместо пипифакса
предлагалась газета, засунутая за батарею, выкрашенную темно-синей масляной
краской.
Фатима успела умыться и снять дурацкий парик.
– Тебе плохо? – спросила я.
– Нет, хорошо, – огрызнулась
актриса. – Отвянь! Тебя сюда не звали!
Я пожала плечами.
– Ухожу. Хотела убедиться, что молоко не
нанесло вреда твоему здоровью. Ты права, противно пить невесть что и откуда.
– Извини, – вдруг тихо произнесла
Фатима, – я очень устала, вот и хамлю.
– С каждым может случиться, –
кивнула я, – это признак сильного человека.
– Да ну? – усмехнулась актриса.
– Если человек после напряженной работы
ни с того ни с сего начинает грубить, это свидетельствует о том, что он злится
на самого себя за проявленную слабость, – пояснила я, – он не привык
просить других людей о помощи и находится на грани нервного истощения. Слабая
личность начнет пускать сопли, отчаянно ныть. Из этих двух категорий людей я
предпочитаю иметь дело с первой, а ты явно относишься к ней. Кстати, именно
подобную личность ждет в жизни успех.
Если честно, то мне просто хотелось подбодрить
Фатиму, вызвать улыбку на ее лице. Но актриса неожиданно заплакала. Беззвучно,
горько, безнадежно. Я быстро закрыла дверь на ржавый крючок, обняла девушку за
худые, острые плечи и попыталась утешить.
– Ну-ну, не надо, ужасная съемка
закончилась!
От Фатимы исходил нежный аромат фиалок. На
мгновение мне вспомнилось что-то смутное, непонятное, связанное с запахом, с
ароматом пряностей, но тут Фатима сказала:
– На сегодня все закончились! А завтра
снова здорово.
– Опять будут про «Матушку» делать
ролик? – напряглась я.
– Нет, – горестно шмыгнула носом
Фатима, – вроде про фарфоровый завод. Я забыла, надо в ежедневнике
посмотреть.
– Ты востребована, – решила я
попытаться вернуть актрисе хорошее настроение, – это же счастье!
– Ага, востребована. В идиотской
рекламе, – скривилась Фатима. – Звезда роликов про лапшу и зубную
пасту.
– Ничего, потом получишь настоящие роли,
тебя заметят режиссеры. Они тоже люди, телевизор смотрят, запоминают лица.
Фатима швырнула в унитаз бумажный носовой
платок и со злостью спросила:
– Знаешь, сколько мне лет?
Я оглядела высокую тонкую фигуру, лицо без малейших
намеков на морщины и предположила:
