Справа и слева вынырнули две хорошенькие
блондиночки, одетые, похоже, в одни фартучки. Мило улыбаясь, они поставили
перед гостями подносы, на которых находились составляющие будущих кулинарных
шедевров. Набор Ивана смотрелся вполне обычно: пара морковок, бутылочка с
темным содержимым, лимон, грецкие орехи, уже очищенные от скорлупы, изюм,
сахарная пудра и укроп. А вот перед Риммой возвышалось множество всяких баночек
с непонятными сыпучими продуктами (вполне вероятно, что они являлись крупами),
еще на ее подносе белели яйца. Подробнее изучить ингредиенты я не сумела,
потому что глаза сфокусировались на здоровенной стеклянной емкости, в которой
медленно моргала крупная, зеленая, самая настоящая и живая… лягушка.
– Ёлы-палы… – прошелестела
Валечка. – Убью Машку! Эта Римма, че, правда, жабу жарить собралась? Ну,
блин! Давай, Арина, начинай с Ивана!
Я повернулась к Орлову.
– Ваше блюдо…
– Свекла из морковки, – затараторил
прозаик, – готовится быстрее, чем естся. Но прежде чем приступить к
процессу, хочу изложить философскую концепцию кушанья.
– Только без монологов о смысле
бытия, – занервничала Валечка. – Хотя хрен с ним, пусть двадцать семь
секунд покрякает, а потом заруливай его.
Я растерялась и начала шарить глазами по
суфлеру, отыскивая секундомер. Ну почему Валечке пришло в голову отвести Ивану
для высказывания именно двадцать семь секунд? Как их отсчитать? Может,
произносить про себя: и раз, и два, и три?
– У каждой вещи есть эмоциональная
сущность, – закурлыкал прозаик, – поэтому необходимо стать
вегетарианцем. Вам не понять писателя, мы – обнаженные нервы. Вот ем я ломтик
колбасы и ощущаю состояние говядины, как она бродила по лугам, пила воду,
наслаждалась медом…
Я закивала головой. Наверное, Орлов прав, мне
не понять истинного литератора. В конце концов, я никогда не претендовала на место
Достоевского, всего лишь пишу милые детективы, книги для отдыха и расслабления.
Но все же хорошо знаю: «говядина» не способна бегать по травке, подобным
занимается корова. И может ли буренка во время прогулки наслаждаться медом?
Каким образом ей добыть сладкие капли из улея?
Перед глазами развернулась картина:
здоровенная коровища подкрадывается к пчелиному «домику», вытаскивает правым
копытом торчащую за рогами соломинку, втыкает ее в улей и…
– Овощи! – взвизгнул Иван. –
Вот наше спасение! Но, согласитесь, постоянно есть морковку надоест.
– Да, – кивнула я, – тонкое
наблюдение.
– Без ехидства, пожалуйста, – не
одобрила ведущую Валечка. – Зажги любовь к гостю, думай о том, что
придурок скоро уйдет.
– Морковка, морковка, морковка… так и в
депрессию впасть можно, – вдохновенно вещал Орлов, абсолютно не
подозревавший, что ведущая, кроме его речи, слушает еще и наставления
режиссера. – Поэтому я маскирую ее под свеклу! – радосто пищал
Иван. – Сейчас натру корнеплод, полью гранатовым соком, оранжевый цвет превратится
в темно-красный, добавлю укропчика…
– Не проще ли взять сразу свеклу? –
не посмотрев на суфлер, спросила я. – Зачем столько мучений с морковкой?
Иван заморгал.
– Ну ёлы-палы… – заныла Валечка. –
Что ты пристала к долдону, похвали его, пусть готовит, а сама займись пока
Риммой.
– Восхитительный рецепт, – закатила
я глаза, – начинайте.
– Вам правда нравится? – осторожно
осведомился Орлов.
– Да-да! – с жаром закивала я.
– Не лукавите?
– Нет-нет!
– Думаете, свекла из морковки ерунда?
– Полагаю, она замечательна. Вы сделайте,
а мы оценим!
Зал захлопал и загудел.
– Молодца, – похвалила
Валечка, – мастерство не пропьешь.
Я обрадовалась. Ну и ничего страшного в гостях
нет!
– Зачем меня позвали? – взвизгнула
Римма. – Все внимание Орлову. Ясное дело, вам забашляли за его пиар! А я
стою тут никому не нужная… Даже голову ко мне не повернули. Все, прощайте!
– Держи истеричку! – заволновалась
Валечка. – У нас кулинарное шоу, милая семейная программа, а не передача
«Двери», где люди морды друг другу бьют. Смикшируй скандал.
– Ой, какая лягушечка… – засюсюкала
я. – Как ее зовут?
Римма прищурилась.
– Вы знакомитесь с сосисками перед
ужином?
– Простите, не понимаю…
– Перед тем как бросить сосиськи в
кипяток, жмете каждой руку и говорите «Добрый вечер»? – не успокаивалась
Римма.
Агрессия, исходящая от поэтессы, пугала.
– Нет, конечно, – решив обратить
грубость в шутку, засмеялась я, – у колбасных изделий нет рук, и всякие
там шпикачки не понимают человеческую речь.
– За каким тогда дьяволом спрашиваете имя
у котлеты?
– Извините…
– Из этой жабы мы сейчас сделаем филе.
– Ой! Она ведь живая! – подпрыгнула
я.
– Предпочитаете питаться дохлыми
тварями? – оскалилась поэтесса.
Я потеряла способность выражать мысли словами.
Клосс взяла с подноса молоток, положила его на стол и, зловеще ухмыляясь,
начала снимать крышку с банки. Валечка издала протяжный стон, зрители затаили
дыхание. И тут до меня дошло: поэтесса сейчас преспокойно убьет живое существо,
потом, особо не мучаясь, пожарит останки несчастной лягушки и предложит ведущей
отведать блюдо. Только не надо сейчас напоминать мне, что паштет, который во
время завтрака я мазала на тост, когда-то был прелестной уточкой, и я не имею
никакого права ненавидеть госпожу Клосс! Все правильно, но птичку не резали на
моих глазах!
Пальцы Риммы тем временем соскальзывали с
пластмассовой крышки.
– Давайте помогу, – предложил Иван,
временно отвлекшийся от трансформирования морковки в свеклу.
– Вы способны справиться со столь трудным
и опасным делом, как открывание банки? – не упустила момента поиздеваться
Римма и отвернулась от прозаика.
Иван покраснел, взял стеклянную емкость,
поднатужился…
– До сих пор ни одному мужику не удалось
ничего хорошо сделать до конца, – продолжала Римма.
Зал зааплодировал, Орлов надулся, но крышка
даже не пошевелилась.
– Обязательно уронят, – вещала
поэтесса.
Орлов вздрогнул, банка выпала из его рук.
