— А мы все так надеялись, что ты передумаешь, — покачал он
головой.
— Вот и напрасно. Незачем растрачивать надежду по
пустякам. Человек уходит, фирма остается. Незаменимых людей нет, — холодно
отчеканила Джина.
— Зря ты так, — укорил ее сын босса. — Я-то был убежден,
что мы — одна большая дружная семья.
— Прости, не хотела разочаровывать. Но чемоданы уже
уложены, и билет куплен.
— Отца хватит удар.
— Не придумывай! Дэйв поднимет тост за мой отъезд и
продолжит заниматься своим делом, — авторитетно заявила ассистентка. — У него
остается Сьюзен, которая полностью готова к тому, чтобы меня заменить. Тем
более что и по экстерьеру она намного выгоднее смотрится, нежели я. Блондинка,
молоденькая, прехорошенькая — одно слово, девочка с обложки... О чем еще можно
мечтать?
— Тогда удар хватит меня, — пошутил Гарри.
Джина вздохнула и отрывисто проговорила:
— Никого не хватит удар, по крайней мере сейчас и по такому
пустяшному поводу.
— Ничего себе пустячный повод! — эмоционально воскликнул
Гарри. — Уходит целая эпоха.
— Это ты про меня? Ну, спасибо тебе, удружил, — изобразила
обиду Джина. — Тебе-то что, ты всего год, как в фирме.
— Я знаю, как отец к тебе привязан. После инфаркта он стал
особенно чувствителен, — надавил на жалость сын босса.
Джина широко улыбнулась и произнесла:
- Гарри, не рассказывай мне про Дэйва. Я работаю с ним уже
одиннадцать лет.
Откинув свои рыжие волосы, за которые ее в детстве дразнили
«морковной макушкой», она вернулась к разбору бумажных завалов.
Инстинкт самосохранения не позволял Джине всерьез относиться
к словам и поступкам Гарри. Он был баловнем судьбы: богатым, красивым,
успешным. За ним тянулся шлейф разбитых женских сердец. В своих отношениях с
женщинами он не был оригинален. Заполучал их для утех, а натешившись, оставлял.
И никто на него даже не мог за это как следует разозлиться, потому что Гарри
был настоящим душкой, обаятельнейшим негодником. В Британию он вернулся год
назад, когда у отца случился инфаркт, и тотчас вошел в курс дела, отлично
проявив себя, пока отец шел на поправку. Однако репутации своей Гарри остался
верен, вплоть до того, что не гнушался заводить офисные романы. Тем более что
ему это не стоило никакого труда. Девушки сами старались привлечь к себе его
внимание.
Джина не боялась стать его очередным трофеем. Не это ее
тревожило.
Она обоснованно считала себя взрослой и разумной женщиной,
способной противостоять ухаживаниям ветреников вроде Гарри Бридона, поскольку
свое обаяние он распространял на всех без исключения особ женского пола.
Вероятно, в этом молодой человек видел цель своего пребывания на земле.
В случае с Джиной все обстояло как нельзя серьезно. Она
влюбилась и сама не могла понять, как это случилось. Против всякой логики,
вопреки здравому смыслу она влюбилась в человека, органически не способного
оценить такую любовь по достоинству. Вот это-то прискорбное положение дел и
следовало считать единственной причиной не только ее увольнения, но и переезда.
Джина была уверена, что никому в офисе и в голову не придет,
какова эта причина.
Свое увольнение она обосновывала рядом рациональных мотивов.
Поэтому и не встретила препятствий со стороны Дэйва Бридона, который относился
к ней почти как к дочери и желал только добра. Наоборот, он щедро снабдил ее
рекомендательными письмами.
Что же касалось понимания со стороны всех прочих — это Джину
не интересовало. Важнее было вернуть покой в собственную душу. А это было
возможно только при условии, что ей не придется регулярно сталкиваться с
очаровашкой Гарри, который нет-нет да и пошлет ей одну из своих козырных улыбок
из арсенала действенных средств обольщения, постарается рассмешить, сконфузить
или разыграть.
Гарри озабоченно покачал головой.
— Нет, Джина, все-таки я не думаю, что в Лондоне тебе
понравится, — сочувственно предрек он. — Ты ведь лондонский университет
оканчивала, да? Я точно помню, ты однажды обмолвилась, что очень скучала в ту
пору по дому.
— Одно другому не противоречит, Гарри. Можно отлично
устроиться в Лондоне, но при этом активно скучать по дому и родным. В этом есть
даже особая прелесть. Когда живешь с родными бок о бок изо дня в день, сложно
оценить, насколько они для тебя дороги, — философски рассудила девушка.
— Ладно, я сдаюсь! — объявил он, приподняв в капитулянтском
жесте обе руки. — В конце концов, это твоя жизнь, тебе и решать. Я же, со своей
стороны, искренне надеялся, что ты раздумаешь уходить... Ты наша, йоркширская.
Зачем тебе Лондон?
— И это спрашивает человек, который повидал весь свет, —
поддела его Джина.
— Но я вернулся, и теперь отсюда ни ногой! — клятвенно
произнес молодой человек.
— Ой ли! — с сомнением отозвалась она.
— Представь только, как тебе будет одиноко в большом
промозглом городе, когда здесь кругом милые дружелюбные улыбчивые лица! —
патетически заявил Гарри.
— Ты свои улыбки расточаешь, как залежалый товар. Какой мне
с них прок? — насмешливо осведомилась Джина. — А в Лондоне живут сейчас многие
из моего университетского круга. Это пойдет только на пользу моей карьере. И
жилье меня уже дожидается, очень выгодный вариант на пару с моей давней
приятельницей.
— То есть мое отношение ты в грош не ставишь? — притворно
обиделся Гарри и трогательно свел бровки домиком.
— А какое у тебя ко мне отношение? — всерьез спросила его
Джина.
— Нежное, — не задумываясь, ответил он.
— У тебя ко всем нежное отношение, — раздраженно бросила
она.
— Не виноват я, что у меня такое большое и любящее сердце,
- насмешливо ответил на ее упрек сын босса и сдержанно добавил, вставая: — Не
забудь оставить адрес.
— Это еще зачем?
— Я часто бываю в столице. Хотел бы встретиться,
посмотреть, как поживает моя бывшая коллега.
— Хорошо, — согласилась Джина, посчитав его объяснение
разумным.
— Быть может, ты со своей приятельницей даже согласишься
приютить меня на ночку-другую на диванчике в гостиной, — игриво предположил он.
— На это не рассчитывай, — отрезала она.
— Отвечаешь только за себя или за свою приятельницу тоже?
— Гарри, — строго проговорила Джина.
— Ладно, молчу, — сказал Гарри и удалился, оставив девушку
наедине с обострившимися терзаниями.
Джина обожала этого всеобщего любимчика. Она испытывала к
нему столько любви и нежности, столько сочувствия и, что уж скрывать, влечения,
что с трудом воздерживалась от откровенного проявления этих чувств.
