Герцогиня вопросительно изогнула бровь:
— Вы полагаете, что монастырь наиболее надежен? Господь свидетель, я с почтением отношусь к его обитательницам, но никогда не знаешь, кто именно скрывается под монашеской одеждой и кто кому приходится родственницей. Это может оказаться очень опасным.
— А если ее записать под вымышленным именем?
— Это меня тоже не прельщает. И все-таки мне кажется, что ей там самое место. Бедняжка далеко не так хороша собой, как ее мать. Нет, девочка, конечно, привлекательна, мила… и еще так мала. Я должна подумать об этом в более спокойной обстановке. Но вот что касается писем… Не могло ли случиться так, что ими владел барон де Валэн, а его жена ничего об этом не знала?
— Вы допускаете, что он мог обыскать комнаты Леоноры Кончини, отправившись туда после своей невесты? Кьяра ведь была тогда очень молода и, вне всяких сомнений, испугалась рыться во всей этой колдовской рухляди, что заполняла жилье этой сумасбродной женщины. Сам де Валэн, намного более спокойный и рассудительный, их нашел. А когда понял, насколько они важны, просто решил не отдавать их королеве-матери. Что вы об этом думаете?
— Что таким образом он обрел надежную защиту от непостоянства и неблагодарности Марии Медичи! Ему только и оставалось, что поторопить ее с женитьбой.
— Все это более чем вероятно… — задумчиво произнес де Рагнель. — А пока могу я узнать, остановимся ли мы в Ане по дороге в Париж?
— Да, а почему вы спрашиваете?
— С вашего позволения, герцогиня, я хотел бы еще раз побывать в Ла-Феррьер и снова осмотреть библиотеку.
— Вы можете поступить так, как вам хочется.
Когда на следующее утро семья выезжала из Вандома, никто не мог понять, почему Сильви не сидится на месте. Она наполовину высунулась в окно кареты, а в те времена в них не было стекол и закрывали их кожаными шторами, с большим или меньшим количеством узоров. Малышка изо всех сил старалась не выпускать из вида башню Пуатье, ее заклятого врага, которого рано или поздно она надеялась победить. И только когда замок скрылся за холмом, девочка упала на подушки с глубоким вздохом удовлетворения. Элизабет пыталась добиться от нее объяснений, малышка улыбнулась ей, свернулась клубочком, как котенок, и преспокойно уснула.
Когда прибыли в Ане, Персеваль де Рагнель дал себе время только слегка освежиться, потом нашел ключи от Ла-Феррьер и оседлал свежую лошадь. Он свистнул Корантену особым условленным свистом — длинный, короткий, длинный — и отправился к маленькому замку. Был самый разгар дня. Шевалье считал, что у него в запасе достаточно времени, чтобы обыскать всю библиотеку, даже если ему придется провести там ночь.
Всадники были готовы к тому, что в замке стоит глубокая тишина, все пусто, как это обычно бывает после больших трагедий. Но, к немалому своему удивлению, обнаружили, что в Ла-Феррьер открыты двери и окна, повсюду суетятся люди. Совершенно очевидно, кто-то занимался приготовлением пищи, кто-то пропалывал двор, кто-то проветривал постели — матрасы свешивались из некоторых окон.
Ключи были у де Рагнеля, и он рванулся было вперед, чтобы потребовать объяснений у двух мужчин, одетых в одинаковые серые камзолы, распахнутые на груди. Они медленно прогуливались и разговаривали. Но Корантену удержал его, ухватившись за поводья лошади железной рукой. К мужчинам в сером собирался присоединиться третий. Он только что вышел из сада. Этим третьим оказался Ла Феррьер, тот самый гвардеец кардинала, которого Персеваль видел в харчевне в Лимуре. Тогда он расплачивался с братьями Пожирателями Железа.
— Что-то подсказывает мне, что вы можете совершить необдуманный поступок, — прошептал слуга.
— Я должен все выяснить, — прорычал побледневший шевалье.
— Мы, безусловно, все узнаем, только без лишнего шума. Нам лучше не привлекать к себе внимания!
Они повернули лошадей и поехали в сторону деревни. Но буквально через пять шагов наткнулись на своего старого знакомого. Крестьянин с седой бородой находился на привычном месте за деревом. У него оказалась хорошая память, потому что он не попытался убежать, а без опаски вышел навстречу всадникам.
— Это ты? — изумился де Рагнель. — Уж не живешь ли ты здесь?
— Нет, но зато отсюда все отлично видать…
— Тогда, может быть, ты мне скажешь, кто эти люди в замке?
— Новый хозяин и его друзья…
— Как это, новый хозяин? Кто ему позволил занять замок?
— Наш господин, король, я так понимаю. Это какой-то господин де Ла Феррьер. Он сказал, что поместье когда-то принадлежало его предкам. А теперь в нем, стало быть, никого нету. Король ему его и отдал. Вроде он какой-то двоюродный брат убитым… А потом, говорили, что чем-то он здорово услужил господину кардиналу. А так как король и кардинал это одно…
Персевалю с лихвой хватило услышанного. Он все понял.
— Поехали, Корантен! Мы возвращаемся. Спасибо тебе, дружище! — добавил он, бросая крестьянину серебряную монету.
— Но что все это значит? — поинтересовался слуга, когда они снова оказались в лесу.
— Да все очень просто! Это значит, что резня оказалась не напрасной, что письма нашли и что кардинал не грешит неблагодарностью.
Именно эти слова шевалье и повторил герцогине, как только вернулся в замок Ане. Франсуаза Вандомская поморщилась:
— Итак, Ришелье посадил своего человека почти у наших дверей? Мне это совсем не нравится. Такие действия могут означать, что он хочет мало-помалу завладеть нашим княжеством.
— За этим придется следить, но сейчас меня больше всего волнует Сильви. Что с ней будет, если этот Ла Феррьер вдруг обнаружит, что жива одна из де Валэнов?
— Я подумала об этом. Лучше всего будет действительно сменить ей имя. У нас в Вандомском княжестве есть три поместья без титулованного владельца. Я уверена, что мой супруг по возвращении не станет возражать, если таковой появится. Наш хранитель печати возьмет на себя эти хлопоты и приготовит нужные бумаги. Я с ним об этом поговорю.
— И какую же фамилию станет носить Сильви?
— Мы выберем вместе, потому что владений три. Для начала у нас есть Корневаш…
— О! Герцогиня! Вы ведь не думаете об этой фамилии?
— По-настоящему нет, — улыбнулась герцогиня Вандомская. — У нас есть еще Пюи-Фондю и, наконец, Лиль, что находится в Сен-Фирмен.
— Мне больше всего нравится третье.
— Мне тоже.
Именно так малышка с босыми ногами, осиротевшая и лишенная всего из-за людской алчности и непомерной жестокости, вновь обрела замок, земли и новое имя. Она будет привыкать к нему постепенно, изо дня в день. Ее этому станут терпеливо учить. И именно как мадемуазель де Лиль она вырастет рядом с Элизабет во владениях Вандомов. Время сотрет воспоминания раннего детства, или, во всяком случае, ему удастся отодвинуть их в самые потаенные уголки памяти.
