Сильви встретилась с Франсуа на следующий день после приезда в королевский дворец.
Как и накануне, Анна Австрийская собрала придворных в своих парадных покоях. Погода по-прежнему оставалась плохой, но так как король вернулся к себе, дам было больше, чем накануне, и многих сопровождали кавалеры.
Главной темой разговоров стал «Сид». Многие уже видели спектакль и превозносили его до небес.
— Это просто чудо, ничего подобного я больше не видела, — заявила принцесса де Гемене. Эта дама, несмотря на свои сорок пять лет, жила бурной любовной жизнью. — Никогда еще на подмостках не представляли такого благородства чувств. Я сотню раз почувствовала, что сейчас умру от нежности и восхищения.
— Маркизу де Рамбуйе видели вчера в театре вместе с дочерью и всей ее компанией, — подлил масла в огонь старый герцог де Бельгард. В семьдесят пять лет он все еще был влюблен в королеву. — И сегодня в Голубом салоне Екатерины де Рамбуйе, этой королевы «жеманниц», все только и говорят о «Сиде»!
— Только не господин де Скюдери! — оборвала его принцесса Конти. — Он считает, что пьеса плохо написана, у нее никуда не годный сюжет, да и стихи хромают. Вчера, выходя из театра в Марэ, он вещал, что отправит в Академию свои замечания! Маркиза де Рамбуйе была возмущена и потрясена. Она заявила, что он ничего не понимает, и что она никогда не предполагала, что у господина де Скюдери настолько отсутствует вкус. Бедняга чуть не плакал. Тем более что его сестра мадемуазель де Скюдери полностью разделила точку зрения маркизы. Но он хорошо держался. С его точки зрения, пьеса не стоит и ломаного гроша!
Принцесса де Гемене рассмеялась:
— Отличный фарс! Бедняга Скюдери, несомненно, понимает, что его произведениям такой успех не угрожает, вот он и злится. Но этот господин особенно боится тех туч, что могут надвинуться со стороны кардинальского дворца! Его высокопреосвященство пишет и сам. И ему вряд ли понравится такой триумф человека, которого он пригласил принять участие в создании собственных пьес.
— Но, сударыня, — запротестовала госпожа мадам де Комбале, прелестная вдовушка, племянница Ришелье. Поговаривали, что она была для него даже больше, чем просто родственницей. — Его высокопреосвященство слишком хорошо разбирается в литературе и уважает писателей, чтобы не склониться перед таким талантом, который, кстати, признает и всеобщая молва. Знать, буржуа и простой народ — все спешат в театр в Марэ и выходят оттуда ошеломленные.
— Заметно, сударыня, что вы очень близки кардиналу. Но привязанность позволяет не замечать некоторых слабостей… Они есть у всех великих людей.
Тут вмешалась королева:
— Дамы, дамы! Не стоит так поддаваться страстям. У меня есть причины верить мадам де Комбале. Именно кардинал сообщил королю, когда тот был в Сен-Жермен, насколько хороша эта пьеса, и посоветовал пригласить актеров во дворец, чтобы мы могли ее увидеть. Это доказывает, что его высокопреосвященство удовлетворен, — лениво закончила она.
— Или что он умен, — парировала принцесса де Гемене. — Очень трудно идти против мнения всего Парижа. Хотя у него была возможность сослаться на то, что пьеса восхваляет героя-испанца, а мы без конца воюем с Испанией…
— Мой дядя никогда не смешивает искусство с политикой. К тому же с некоторых пор Испания вошла в моду, верно? Плащи, прически, шляпы, романсы, павана и другие танцы. Французам нравится, когда Испания нас вдохновляет. И это естественно, потому что это родина нашей любимой королевы, — закончила мадам де Комбале и присела в реверансе. Но ее величество не была рада ни поклону, ни неискренней тираде. Она едва заметно пожала плечами и знаком подозвала к себе Сильви:
— Мне все это станет нравиться только тогда, когда между нашими странами наступит мир. А пока королеве Франции хочется послушать французские песни. И мадемуазель де Лиль, совсем недавно принятая в число моих фрейлин, споет нам сейчас одну из них…
— Аккомпанируя себе на гитаре, если я не ошибаюсь, — сказала мадам де Комбале, которой явно хотелось оставить за собой последнее слово.
— А почему бы и нет? Мадемуазель де Лиль поет, как ангел, и мило играет на этом инструменте. Это в своем роде символ! То самое согласие, которого так жаждем и его величество король, и я. Садитесь, дитя мое, — добавила королева, указывая на подушку возле ее ног. — Что вы нам споете?
— То, что понравится вашему величеству, — негромко ответила Сильви, настраивая гитару.
Но судьбе было угодно, чтобы в этот вечер она не пела. Слуга, всегда стоящий у дверей в дни королевских приемов, возвестил зычным голосом:
— Герцогиня де Монбазон… Герцог де Бофор!
Рука Сильви заглушила рокот гитарных струн, как будто ей хотелось одновременно усмирить и свое сердце. А его вдруг сжал ледяной обруч, настолько великолепно смотрелись эти двое, вошедшие в зал. Они так удивительно подходили друг другу.
Франсуа, как обычно, выглядел очень элегантно. Камзол и штаны сшиты из черного, расшитого золотом бархата. На пышных рукавах камзола длинные разрезы с ярко-красной окантовкой, сквозь которые проглядывает белый атлас. Огромный кружевной воротник лежит на широченных плечах, а на шляпе, которую герцог де Бофор непринужденно держал в руке, клубится плюмаж из белых перьев, прикрепленных красной шелковой лентой. Герцог де Бофор вел даму необыкновенной красоты — высокую, темноволосую, с очень белой кожей и потрясающими синими глазами, круглым пухлогубым ртом, созданным для поцелуев. Одетая в ярко-красную парчу и белый атлас, блистая ожерельем из рубинов и бриллиантов, она составляла со своим спутником редкую по элегантности пару. Они подошли, чтобы поприветствовать королеву. Франсуа промел перьями у ее ног, а платье дамы распустилось на ковре как огромный цветок.
Анна Австрийская ответила им по-разному. Бофор удостоился благосклонной улыбки, а его спутнице королева довольно сдержанно кивнула.
— Где это вы пропадали, мой дорогой герцог? — Королева подала ему руку. — Вас не видно уже несколько дней.
— Я был в Шенонсо, мадам, с отцом, чье здоровье оставляет желать лучшего.
— Герцог Сезар болен? В это с трудом верится. Он так полон сил, что его нездоровье трудно себе представить.
— Его грызет тоска, ваше величество. Я часто спрашиваю себя, не умрет ли он от этого.
— В Шенонсо не умирают. Это было бы чересчур экстравагантно! Я мало видела столь же прелестных дворцов. И к тому же там теплее, чем в Париже.
— И все-таки мой отец предпочел бы оказаться в столице, с ее грязью, снегом, вонью и прочими неудобствами, чтобы только служить вашему величеству!
— Не ведите себя, как чересчур усердный придворный, друг мой. Вам это не к лицу. — И, изменив интонацию, королева обратилась к молодой женщине:
— А вы, герцогиня, не сообщите ли нам какие-нибудь новости о губернаторе Парижа?
— У него подагра, ваше величество. Отличное средство от всякого рода тоски. Могу его порекомендовать герцогу Вандомскому. Хорошо помогает против черных мыслей. Мой супруг проклинает все и вся, ругается, устраивает скандалы несколько раз в день, бьет слуг, но ни минуты не скучает.
