Был только один способ получить ответ на все
вопросы, и я набрала телефон Ирины.
– Да, – прозвучал нежный голос.
– Ира?
– Нет.
– Позовите ее, пожалуйста.
– Не могу, – ответила незнакомая
девушка, – она завтра хоронит мужа, мы ей укол сделали и спать уложили.
– Простите, где упокоят Семена Кузьмича и
во сколько прощание?
– В двенадцать дня, Николо-Архангельский
крематорий, – ответила девушка и весьма невежливо бросила трубку.
На следующий день, ровно в полдень, я, купив
шесть гвоздик, подошла к небольшой площадке возле крематория. Поодаль стояло
несколько автобусов с табличкой «Ритуал». Люди здесь толпились кучками. Я
оглядела присутствующих. Так, вот тот мужчина с испитым лицом и две старухи
явно не к Семену Кузьмичу. Группа встревоженно-молчаливых военных тоже не имеет
к нему никакого отношения. Скорей всего, профессора провожает толпа, где много
молодых лиц. Я подошла к одной из хорошеньких, румяных девочек и тихо спросила:
– Простите, где можно проститься с
Баратянским?
– Еще не пускают, – шепнула
она, – вот ждем, гроб уже поставили в ритуальном зале, сейчас пригласят.
Не успела она закончить фразу, как люди
зашевелились и цепочкой потянулись внутрь здания. Я вошла последней и
вздрогнула. Огромное, от потолка до пола окно, вернее, целая стена из стекла
оказалась прямо перед глазами. Взгляд упал на заснеженный лес, уходящий куда-то
вдаль. Создавалось впечатление, что вы стоите на опушке дремучего бора, а
вокруг на многие километры нет ни жилья, ни людей. Тишина в помещении царила
абсолютная. Никто из нескольких десятков человек не кашлял, не всхлипывал и,
казалось, не шевелился.
Внезапно заиграла тихая музыка, я вздрогнула –
«Реквием» Моцарта в очень хорошем исполнении. Произведение со странной,
мистической судьбой. Его заказал композитору человек, пожелавший остаться
неизвестным. Он заплатил Моцарту за работу и велел выполнить ее к назначенному
дню. Но когда «Реквием» был готов, никто за ним не явился. Суеверный Моцарт был
очень сильно напуган и несколько дней твердил всем:
– Знаю, это смерть за мной явилась, скоро
мне умирать, сам себе «Реквием» написал.
Кстати, он и правда скончался вскоре после
этого случая. А его смерть до сих пор будоражит умы: сам ли умер Вольфганг
Амадей или его отравил Сальери? «Реквием», пережив своего создателя, остался в
сокровищнице мировой культуры. Это щемяще-пронзительное произведение, звуки
которого каждый раз вызывают у меня слезы.
В зале раздались всхлипывания. Очевидно,
большая часть людей реагировала на печально-торжественную мелодию так же, как и
я.
Началось прощание, люди цепочкой шли мимо
открытого гроба, кто-то целовал профессора в лоб, кто-то на секунду клал ему
руку на голову, кто-то просто крестился. Наконец возле роскошного гроба
осталась одна Ирочка, в глухом черном платье и в большой шали того же цвета на
голове. Сначала молодая вдова поцеловала мужа в лоб, потом стала вскрикивать:
«Папочка, папочка!» – и в конце концов начала медленно оседать на пол.
Из толпы выскочили несколько мужчин, которые
подхватили ее.
– Тьфу, – послышался быстрый
шепоток, – смотреть противно.
Я осторожно скосила глаза и увидела рядом
тощую даму неопределенного возраста, одетую в нечто, напоминающее тулуп.
– Вы о чем? – тихо спросила я.
Дама окинула меня быстрым взглядом.
– Вы им кто? Родственница?
На секунду я растерялась. Сказать «да»? А
вдруг она сама какая-нибудь троюродная тетя? Назваться коллегой? Но вполне
вероятно, что костлявая особа работала с Семеном Кузьмичом. Решение пришло
спонтанно:
– Нет, нет, я абсолютно посторонний
человек.
– Чего тогда здесь стоите?
– Я на работе.
– Вы сотрудник крематория?
– Нет, что вы. Служу в газете
«Мегаполис», слышали про нее?
– Я подобную дрянь в руки не беру, –
отрезала тетка, – пишете всякую чертовщину. Вон в прошлом номере такой
маразм поместили: Сталин был «голубой»! Кто у вас столь махровые глупости выдумывает?
Да генералиссимус ненавидел гомосексуалистов, при нем в кодексе появилась
статья про мужеложество!
Я постаралась сдержать неуместную в данной
ситуации улыбку. Если она не читает популярное в народе издание, то откуда
знает про содержание последнего номера? Да тетка ханжа! Небось почитывает
«Мегаполис» ночью, в кровати, в запертой спальне, а днем резко осуждает
остальных за то же занятие.
– Меня прислали от редакции сделать отчет
о похоронах, – вздохнула я. – Думали, скандал какой случится. Все-таки
развелся с первой супругой, женился на девочке, годящейся ему во внучки. Но все
тихо! Зря приехала.
– У вас неверная информация, –
процедила тетка сквозь зубы. – Розалия скончалась, а Семен, похотливый,
как все мужчины, завел эту, с позволения сказать, супругу. Просто смешно!
Совсем с ума сошел на старости лет. А Ирина! Вот актриса! Безутешное горе
изображает, а сама рада-радешенька, что муженька нет, теперь она – богатая
вдова! У Семена-то много чего было.
– Вы думаете?
– Я, милейшая, работаю на кафедре,
которой заведовал Семен Кузьмич, – торжественно заявила дама, –
пришла туда аспиранткой и осталась. Уж поверьте, великолепно знала Семена и
Розалию. Да если начну вспоминать, такой роман написать можно! Одна история с
Евгением дорогого стоит!
– Это кто?
– Сын Розалии и Семена, – ответила
«информаторша».
Я удивилась:
– У старика был ребенок? Мне казалось, он
умер бездетным.
– Да уж, – покачала головой
собеседница. – Чистый Шекспир. Ирина просто жадная кошка, а Розалия была
личностью. Я не сумела выполнить ее последнюю волю, ах, какая драма!
– Вы о чем? – заинтересовалась я.
– Так! – загадочно ответила тетка,
но я уже схватила ее за руку.
– Пожалуйста, расскажите, «Мегаполис»
хорошо платит тем, кто нас информирует. Могу прямо на месте дать пятьсот
рублей.
Дама пошевелила губами:
– Ну, зарплата преподавателя невелика,
пять сотен мне пригодятся. Знаете что, сейчас все поедут на поминки, их – вот
безобразие – устроили в ресторане. Надеюсь, в забегаловке найдется укромный
уголок, там и побеседуем. Кстати, меня зовут Светлана Анатольевна.
