– Так ваши сюда часто приходят, –
пояснила лифтерша, – в наш дом и в соседний. Намучаешься с коляской-то в
городском транспорте. Ясное дело, поближе к центру площадь ищете. Вон у нас
сейчас в пятнадцатой квартире Лиля живет, между прочим, москвичка, в Бибиреве
прописана, только ей оттуда с больным ребенком не наездиться, вот здесь и
сняла, а свою площадь сдала.
– Уж сделайте доброе дело, подскажите,
кто сдает квартиры или комнаты!
Консьержка вытащила из ящика стола амбарную
книгу.
– Так, сейчас по списку поглядим. Второй
этаж. Тут никто тебе не поможет, люди обеспеченные, недавно ремонты понаделали,
весь подъезд трясся. На третьем Родькина Зина людей принимает, только она
сильно пьет. У нее тебе хреново будет! Четвертый этаж у нас теперь вообще одна
квартира. Такая фря въехала! Фу-ты ну-ты, вся в золоте, на машине, шофер за нее
сумки таскает. Кто такая, понятия не имею. Домоуправша нашептала, артистка она,
эстрадная, песни поет. Уж не знаю, правда ли, но голос у девки звонкий. Как
начнет свою домработницу матом крыть, на весь подъезд слыхать. Так, идем
дальше. На пятом баба Клава народ пускает, мой тебе совет: к ней не стучись.
– Почему?
– Жадная очень, – вздохнула
лифтерша, – три комнаты имеет, людей, как сельдей в бочку, напихивает, она
койки сдает, правда, недорого. Но разве это жизнь? Хуже коммуналки: ни поспать,
ни отдохнуть как следует. Сама хозяйка в прихожей кантуется, чисто собака, и
все из-за денег.
– У нее живут?
– Полно! – покачала головой
консьержка. – С детьми больными, прямо ад кромешный. На шестой не езди,
люди там не нуждаются, хорошо зарабатывают, на седьмом… Знаешь, там тоже до
недавнего времени жильцов не пускали, но вот у Зои Андреевны полгода назад муж
умер, и я заметила, что к ней теперь посторонние ходить начали, небось тоже
решила подзаработать. Ты к ней толкнись, женщина замечательная, аккуратная,
положительная, бывшая учительница, квартира у нее чистая, просторная, ступай
туда.
Но я не послушалась приветливую лифтершу и
двинулась к Зине Родькиной, ведущей неправильный образ жизни. Будь я киллером,
выбрала бы без всяких колебаний алкоголичку Зину. Думаю, вам не надо объяснять,
почему.
Дверного звонка в нужной мне квартире не
оказалось. Я постучала сначала кулаком, затем побила створку ногой, но никто не
спешил открывать.
Скорей всего, никого нет дома. Раздосадованная
неудачей, я отправилась к бабе Клаве. Звонок тут был на месте, и едва мой палец
нажал на пупочку, как на пороге возникла грузная старуха с узлом сальных волос
на макушке.
– Коечку хотите? – ласково пропела
она, вытирая мокрые руки о цветастый фартук.
– У вас есть место? – Я решила
начать издалека.
– Проходи, – распорядилась баба
Клава, – куртку вешай на гвоздик, ботинки сымай, да сначала паспорт покажь
и регистрацию. И уж не обессудь, коли из Чечни приехала, то не оставлю.
– Я москвичка.
– Да? – недоверчиво спросила
хозяйка, листая паспорт.
– Свою жилплощадь сдаю, ищу поближе к
центру, далеко ребенка возить.
– Ясное дело, – кивнула баба
Клава, – вот гляди, есть одно местечко в зале.
Сильной, совсем не старушечьей рукой она
впихнула меня в достаточно просторное помещение.
Комната смотрелась более чем странно. От
стенки к стенке протянуты веревки, на которых болтаются простыни, а за ними
стоят кровати. Баба Клава постаралась превратить «зал» в некое подобие
гостиничных номеров.
– Вот, гляди, – сказала хозяйка,
отдергивая одну простыню.
Я посмотрела и поежилась. От незаклеенного
окна сильно дуло. Узенькая коечка застелена застиранным байковым одеялом,
плоская подушка в подозрительных пятнах, деревянный ободранный стул и
колченогая тумбочка, такие, как правило, украшают больничные палаты в
муниципальных больницах.
– Мебель стоит, – зачастила баба
Клава, – постельное белье твое, здесь стирать его нельзя, повесить негде,
только мелочь можно, трусы с носками, в очередь. Да потом разберешься, на двери
расписание прилеплено. Полку в холодильнике дам, чайник есть, и посуду брать
можешь. Платить понедельно, по субботам, тысячу рублей, а если захочешь, чтоб
убралась тут, тогда еще стольничек накинь. Задаток пятьсот, восьмерка на
телефоне блокирована, туалетная бумага и мыло твои. Еще с тебя десятка на
«Фэри», посуду небось мыть станешь.
Я содрогнулась. Боже, какой ужас! Жить в таких
условиях! Хотя на что не пойдешь ради ребенка, наверное, в этом центре хорошо
лечат, если в него со всех краев едут.
– А кто у меня в соседях будет?
Баба Клава принялась загибать пальцы:
– В зале уже трое, с тобой четверо
станет. Людка с Киева, Верка с Вологды и Ленка, она с Подмосковья, второй месяц
живут. Да не сомневайся, они бабы тихие, работают кто где, одна на лотке
торгует, другая ремонты людям делает, третья шьет, не пьет никто.
– А на моем месте кто жил?
Хозяйка вздохнула:
– Валя, у нее девочка умерла,
простудилась, и все, в два дня убралась. Валька убивалась, страх смотреть! А по
мне, что ни делается, то к лучшему. Каково инвалида-то на себе тащить! Молодая
еще, родит себе здорового.
Меня затошнило. Больше всего сейчас хотелось
убежать из душной квартиры, где стены были пропитаны чужим горем. Но пришлось,
борясь с дурнотой, продолжать расспросы.
– А еще в квартире сколько человек?
– В маленькой двое и в средней
трое, – пояснила баба Клава, – сама в прихожей сплю, надо же людям
помогать. Добрая я слишком, напустила полный дом из милости, покой потеряла на
старости лет. Да ты не сомневайся! Лучше не найдешь! Цена копеечная, условия
райские. Где еще такие отыщешь? Тебе просто повезло, что у Вальки дочка
померла, у меня люди по году живут. Вон сейчас все старые, новых никого. Ну
как, по рукам?
Я попятилась:
– Спасибо, нет.
– Не глупи, девка, – предостерегла
меня баба Клава, – точно знаю, у меня дешевле всех выходит. Еще Зинка
сдает, но там такой шалман! Вокзал-базар! Сама зашибает, жильцы тоже, берет за
койку больше меня, ты там с ума сойдешь, чистый содом. Чем тебе мой угол не
пришелся?
Я постаралась найти нужные аргументы. Ну не
говорить же старухе правду!
– Комната очень хорошая, – наконец
нашлась я, – просто замечательная, но у меня собака. Здоровая такая,
алабай. Небось с ним не пустите!
