Последнее время езда по Москве превратилась в
натуральный кошмар. Пробки возникают даже там, где их по определению не должно
быть. Ну почему нужный мне крохотный переулок оказался забит машинами? Я
подумала и оставила «Жигули» на стоянке у супермаркета. Пройду несколько
десятков метров пешком, ничего со мной не случится. Надеюсь, крокодильчики не
окочурятся от холода.
Красивый семиэтажный кирпичный дом оказался
пятым по счету. Здание было кирпичным, а не прикидывалось таковым. Понимаете, о
чем я говорю? Хитрые строители быстренько ставят домишко из блочных плит, а
потом отделывают его панелями, имитирующими кирпич. Издали выглядит безупречно.
Я сама видела, как вблизи нашего дома за пару месяцев возникла бетонная башня,
трансформировавшаяся, как по мановению волшебной палочки, в кирпичную.
Вход в подъезд стерег домофон, я набрала код,
потом взобралась на последний этаж, позвонила в квартиру. Дверь распахнулась
мгновенно. На пороге появилась девушка лет двадцати, стройная, хорошенькая,
одетая в короткую юбочку и розовый пуловер.
– Меня ждет Семен Кузьмич, – заявила
я.
– Да, да, – не дослушала
девица, – проходите, вот тапки.
Я сняла куртку, сапожки и была препровождена к
большой двустворчатой двери. Девушка распахнула ее и сказала:
– Папочка, к тебе пришли.
В ответ не последовало ни звука. Профессор
сидел в глубоком вольтеровском кресле, боком к входу. Мне отлично были видны
его ноги, укрытые бежево-коричневым пледом, и какой-то толстый талмуд, лежавший
у ученого на коленях.
– Семен Кузьмич не очень хорошо
слышит, – вздохнула девушка, – а когда зачитается, вообще беда, ни на
что не реагирует. Да вы идите!
С этими словами она исчезла. Я шагнула в
комнату и вздрогнула. Такое ощущение, что лента времени, стремительно
размотавшись, отбросила меня назад, в детство. Кабинет Семена Кузьмича как две
капли воды походил на рабочую комнату моего отца: те же мрачные дубовые шкафы,
набитые книгами, огромный письменный стол и куча дипломов на стене.
Кстати, мой папа тоже погружался с головой в
работу, и мамочке приходилось звать его к столу по десять раз. Устав от
бесполезного крика, мама говорила мне: «Фросенька, дружочек, сбегай в
кабинет.»
Я влетала в комнату и орала: «Папочка, ужинать!»
Отец вздрагивал, поворачивал ко мне лицо, и я
каждый раз поражалась: такими отрешенными были его глаза. Но потом он вздыхал
и, превратившись в моего любимого папочку, говорил: «Ох и напугала! Подкралась
и закричала! Разве так можно!»
Я осторожно прошла по толстому ковру,
приблизилась вплотную к креслу и поняла, что Семен Кузьмич спит. Пожилой
профессор пригрелся под теплым одеялом и задремал. Ситуация не показалась мне
странной, я сама частенько, в особенности зимой, засыпаю над книгой. Но не могу
же я сидеть тут пару часов, поджидая, пока он проснется? Нужно разбудить
старика. Сначала я тихонько кашлянула, потом сделала это погромче, затем
позвала:
– Семен Кузьмич!
Но он не шевелился. Поколебавшись, я хотела
потрясти его за плечо, но тут взгляд упал на кисти ученого, и мне стало не по
себе. Когда человек сидя мирно дремлет, его руки обычно расслабленно покоятся
на коленях. Но скрюченные пальцы старика, очевидно, сведенные судорогой,
вцепились в плед. Мне стало страшно, однако я все же потрясла профессора за
плечо.
– Семен Кузьмич!
Тело уехало влево, покосилось, книга свалилась
на пол, но ученый не поднял головы, свесившейся на грудь.
На подгибающихся ногах я вышла в коридор и
стала заглядывать во все комнаты, ища внучку дедушки. В состоянии, близком к
истерике, я ввалилась на кухню и обнаружила девицу мирно пьющей кофе.
– Вы уже уходите? – улыбнулась она.
– Извините, – пролепетала я, –
но ваш дедушка…
Девчонка сделала глоток и прервала меня:
– Семен Кузьмич мой муж.
– Простите, но…
– Ничего, ничего, я привыкла.
– Он…
– Замечательный человек и великий ученый.
– Да, конечно, но ему плохо, похоже,
сердечный приступ.
Девица вскочила и понеслась в кабинет, я
медленно потащилась за ней. Да уж, я хотела поделикатней намекнуть ей, что
Семен Кузьмич скончался, а вышло как в анекдоте, когда доктор, отправляя
санитара сообщить родственникам о кончине Иванова, просит: «Ты там
поосторожней, ну не сразу все им на голову вываливай».
Санитар выходит в холл, видит толпу людей и
говорит: «Так, все, кто хочет навестить своих, встаньте слева. А вы, Ивановы,
куда прете, вам теперь туда не надо. Ждите справа, я вам сейчас деликатно
объясню, что случилось!..»
Из кабинета донесся вопль. Я вернулась на
кухню, налила в стакан воды и пошла отпаивать вдову. Да, похоже, мне придется
тут задержаться. Не бросать же бедняжку в такой ужасной ситуации одну. Надо же,
оказывается, этот старик ее муж, ну и ну, да у них разница в возрасте лет
пятьдесят!
Когда я вновь вошла в кабинет, девица
прекратила визжать и неожиданно тихо сказала:
– Это не он!
Я подскочила.
– Как не он! В кресле не ваш муж? А кто?
– Нет, там Семен Кузьмич, –
прошептала она.
Я протянула ей стакан воды:
– Выпейте и позвоните в «Скорую помощь»,
вдруг ему еще можно помочь!
Честно говоря, то, что профессор мертв, было
понятно сразу, но вызвать медицину все равно надо.
– Это не он, – повторила
«профессорша», – не Веня, не Веня, не Веня…
Понимая, что у нее начинается истерика, я
толкнула ее на диван, сунула ей в руки стакан и попыталась привести в чувство.
– Конечно, не Веня.
– Вы верите, да? – Хозяйка подняла
на меня голубые глаза.
Я увидела на маленьком столике трубку
радиотелефона, без спроса схватила ее и, набирая «03», ответила:
– Естественно, сколько лет вашему Вене?
– Двадцать пять.
– А в кресле сидит совсем пожилой, даже
старый человек, это не Веня, а Семен Кузьмич.
Девица одним махом осушила стакан и стала
слушать, как я объясняюсь с диспетчером. И только когда трубка снова вернулась
на столик, хозяйка ожила.
– Это не Веня убил!
– Кого? – вздрогнула я. В комнате,
несмотря на горячие батареи, было прохладно.
– Семена Кузьмича.
