– Розалия Львовна умирала в
больнице, – сухо пояснила она, – буквально за день до кончины она
попросила меня приехать.
Естественно, Лена явилась на зов.
Заведующая, казавшаяся щемяще маленькой в
белых подушках, прошептала:
– Мне конец.
– Ну что вы, – еле сдерживая ужас,
сказала Лена, – вы обязательно поправитесь.
– Прекрати, – прохрипела Розалия
Львовна, – выполни мою просьбу.
– Какую?
– Дам тебе адрес Жени, сходи к нему.
– К кому? – Лена прикинулась ничего
не понимающей.
– Не надо спектаклей, – неожиданно
резко оборвала ее Розалия Львовна, – ты знаешь, что он жив. Материнское
сердце не камень, пусть получит от меня прощение. Поедешь, дам тебе письмо для
него. Я хочу, чтобы ты ему заменила меня.
Лене пришлось согласиться, хотя ей очень не
хотелось встречаться с Евгением, но не отказывать же старухе, которая уже одной
ногой в могиле.
Лена вновь замолчала.
– И вы выполнили ее просьбу?
– Нет.
– Почему?
– Розалия Львовна пообещала написать
письмо, но не успела, умерла. Господи, значит, он еще и убийца!
– Кто? – тихо спросила я.
– Женя, – ответила Лена, – он
просто взбесился, когда узнал, что Семен Кузьмич женился на молоденькой.
Приехал ко мне и с порога заявил: «Убью старого идиота и эту пиранью.
Наследство мое, я его столько лет ждал!»
– Женя умеет стрелять?
– Великолепно, – подтвердила
Лена, – в свое время в секцию ходил. Это он их убил, часто говорил, что
пора… Только я не воспринимала его слова всерьез, а оно вон как вышло!
– У вас есть его адрес?
Она развела руками:
– Я год не виделась с Евгением, могу
сказать, где он тогда жил.
– Сделайте одолжение, – попросила я.
Глава 25
В нашем подъезде в темном углу у лифта кипела
драка. Двое подростков молча мутузили друг друга.
– Эй, вы что не поделили? – крикнула
я. – А ну прекратите!
Ребята разбежались в разные стороны. Я узнала
примерных и вежливых детей Карабановых и вдруг обрадовалась. Значит, эти
образцово-показательные брат с сестрой тоже выясняют отношения на кулаках.
– Да, – заныла девочка, – он у
меня яблоко отнял.
– Нет, кто первым начал! – взвизгнул
старший брат и снова налетел на сестричку.
Домой я вползла еле живая от усталости и была
немало удивлена. В квартире оказалось пусто, но если отсутствие домочадцев еще
как-то можно объяснить: дети на дополнительных занятиях, Катюша, Сережа и
Юлечка на работе, то куда подевались мопсихи? Отчего они не встречают меня
радостным лаем? В прихожей изо всех сил вертели хвостами только Рейчел и Рамик.
Почувствовав некоторую тревогу, я выдвинула
ящик, где мы храним поводки. Стаффордшириха и двортерьер оживились до крайности
и принялись нервно поскуливать.
– А ну замолчите, – приказала
я, – никто не собирается вести вас на прогулку. Лучше скажите, где Муля и
Ада?
В ящике обнаружились две связанные Юлечкой
кофточки, в которые мы наряжаем мопсих перед выходом во двор зимой. Мопсы –
гладкошерстная порода, они простудливы, поэтому мы тщательно их кутаем. Рядом с
кофточками лежали и рулетки с ошейниками: синяя Адина и желтая Мулина.
Слабая надежда на то, что кто-то из домашних
повел мопсих прошвырнуться по снежку, пропала.
Выкрикивая: «Муся, Адюша, вы где?» – я
достигла кухни и испугалась еще больше.
На рыжей кафельной плитке около пустой миски,
в которую мы наливаем собакам воду, лежали два светло-бежевых тельца.
Я бросилась к мопсихам.
– Девочки! Что с вами?
Но собачки, всегда радостно спешащие мне
навстречу, сейчас даже не шевельнулись, продолжая молча лежать на полу.
Я схватила Мулю. Она просто повисла у меня на
руках, раскинув в разные стороны лапы и хвост. На какую-то долю секунды мне
показалось, что она умерла, но потом я увидела, что ноздри ее шевелятся.
Адюша тоже была жива. Когда я, положив Мульену
на диван, подняла Аду, та издала такой жуткий звук, нечто между храпом и
хрипом, что я ее уронила. Но, даже шмякнувшись на кафель, она не открыла глаз.
Пару секунд я в страхе смотрела на мопсих, в
голову пришла ужасная мысль: их отравили! Одна наша знакомая, Людочка
Плисецкая, не так давно лишилась своего скай-терьера. Кто-то на улице угостил
собачку куском колбасы с ядом. Встречаются иногда негодяи, ненавидящие все
живое вокруг.
Сбросив оцепенение, я ринулась к телефону и
набрала номер нашего ветеринара Люси.
– Что на этот раз, – со смехом
спросила она, – наша собачка-катастрофа опять занедужила?
Собачка-катастрофа – это про Аду. За свою
короткую жизнь она перенесла четыре операции. К ней постоянно липнут болячки.
То уши не в порядке, то высыпает аллергия, то подкашиваются лапы, то ни с того
ни с сего начинается понос. Слава богу, что Люся живет напротив и через пять
минут прибегает на зов. При виде ее Адюська мигом падает на живот и, быстро
вертя задом, забивается под диван, зато Мульена, не знакомая ни с градусником,
ни с наркозом, весело лает.
– Они умирают! – закричала я.
Сразу раздались короткие гудки. Люся человек
решительный, она, не тратя времени на лишние разговоры, бежит к нам. Несмотря
на молодость, она уже кандидат наук и замужем. Муж ее, Олег, классный хирург,
он тоже ветеринар, и я страшно обрадовалась, увидев их на пороге вдвоем.
– Что это могло быть? – пробормотал
Олег, щупая Мулю.
– Похоже, они спят, – протянула
Люся.
Тут Ада вновь страшно захрипела.
– Она погибает! – завопила я.
– Ну-ка иди отсюда, – обозлился
Олег. – Адка просто храпит!
– Ступай в спальню, – велела
Люся, – только путаешься под ногами.
Пришлось выйти в коридор и оттуда слушать
звуки, доносящиеся из кухни: плеск воды, какое-то звяканье и отрывистые команды
Олега: «Дай сюда», «Поверни налево».
Наконец, когда ожидание стало невыносимым, из
двери выглянула Люся:
– Все в порядке.
Я бросилась в кухню.
