– Конечно, – кивнула мама, –
концы с концами не сходятся. Значит, он жил на квартире у бывшей жены, не
будучи там прописан? В такое верится с трудом. Да ни одна женщина не потерпит
около себя прежнего супруга, если только не надеется на возобновление
отношений. Значит, либо он не развелся, либо спит с этой Ритой. И потом, где же
он прописан?
– Не знаю, – развела руками
Яна, – никогда не была у него в гостях.
– Он тебя не звал? И почему?
– Ну… говорил, что живет вместе с
бабушкой в крохотной однокомнатной квартире, спит на кухне…
Ангелина Федоровна с жалостью посмотрела на
недалекую дочь и велела:
– Когда твой жених соберется к тебе в
гости, предупреди меня, нам надо поболтать.
Та кивнула и выполнила просьбу матери.
Ангелина Федоровна увела Евгения в свою спальню, скоро оттуда послышался ее
гневный голос, Баратянский выбежал в коридор. Не попрощавшись с Яной, жених
натянул ботинки и был таков.
– Деточка, – сказала Ангелина
Федоровна, – увы, он негодяй! Не спрашивай подробности.
Яна зарыдала, мать ее обняла.
– Не плачь, мое солнышко, мы найдем того,
кто полюбит тебя по-настоящему.
Через неделю Евгений приехал к Яне,
предварительно уточнив:
– Твоих родителей нет?
– Нет, – ответила Яна. Она дала маме
честное слово больше никогда не встречаться с Баратянским, но, услыхав любимый
голос, мигом потеряла голову.
Женя явился с букетом и запел соловьем:
– Я люблю тебя больше жизни, но Ангелина
Федоровна против нашего брака, счастья нам не будет.
Он выпил чаю, поцеловал Яну и прошептал:
– Увы, придется расстаться, не поминай
меня лихом.
Она залилась слезами и стала умолять его
остаться.
– Не могу, – отбивался Женя, –
твои родители настроены против меня.
На том и расстались. Когда за бывшим женихом
захлопнулась дверь, Яночка разрыдалась. Потом, успокоившись, опять задала себе
вопрос: «А зачем приходил Женя? Какая нужда была в этом разговоре? И так
понятно: отношения разорваны, что за необходимость подчеркивать это еще раз?»
Ответ она получила в субботу, когда вместе с
отцом стала собираться в театр. Девушка решила надеть дорогое сапфировое
ожерелье, подарок отца на день рождения, но бархатная коробочка оказалась
пуста. Все сразу стало ясно. В спальню Яна пускала только Женю, он знал об
ожерелье и о том, где оно хранится. В их последнюю встречу Евгений находился
некоторое время один в комнате, Яна пошла на кухню за чаем. Вот зачем приходил
бывший кавалер!
Кляня себя за глупость и наивность, она
соврала родителям, что колье потерялось.
Мама поахала, поохала, да и забыла о
случившемся. Яночка же пыталась не вспоминать о Евгении Баратянском. Но, к
сожалению, это удавалось ей с трудом.
Сначала к ней подошла консьержка и робко
сказала:
– Яна, пусть Женя должок отдаст.
– Какой? – удивилась та.
– А он разок перехватил у меня двести
рублей, – пояснила старушка, – таксист ему сдачи дать не мог, вот я и
выручила. Для него две сотни небось копейки, вот он и забыл, а у меня зарплата
крошечная.
Яна вытащила кошелек и вернула деньги. Но этим
дело не закончилось. Потом точь-в-точь такую же историю озвучила домработница,
у нее Женя перехватил триста рублей, а спустя пару недель пришла дворничиха и
потребовала полтыщи.
Бедная Яна больше всего боялась, что сведения
о привычке Жени брать у всех взаймы дойдут до родителей. Но ни Ангелина
Федоровна, ни Петр Степанович ничего не узнали. Ну а потом приехала Лада и устроила
скандал, требуя с нее плату за три месяца. Но тут Яна обозлилась и резко
ответила:
– При чем тут я?
– Как это? – возмутилась
подруга. – А кто его рекомендовал?
– Я ему никто, – отрезала Яна.
– Вот ты какая! – закричала Лада, и
дружба в одночасье лопнула.
На улице уже стемнело. Когда я вышла от Яны,
часы показывали ровно семь вечера. Ежась от холодного ветра, я пошла к метро.
Да уж, чем больше узнаю о милейшем Жене, тем сильней он мне не нравится!
Приехав домой, я открыла дверь, вошла в
прихожую и услышала гневный голос Юли:
– Нет, какое безобразие, она просто с ума
сошла!
– А уж грязи-то, – ответил
Сережка, – грязи!
– Какой от нее толк? – зудела Юля.
– Да выгнать давно пора вон, на улицу,
откуда пришла, пусть туда и возвращается! – откликнулся Серега.
– Вы, ребята, не горячитесь, –
перебил их Володя Костин, – нельзя с бухты-барахты решать судьбу человека.
– Пусть катится прочь, – взвизгнула
Юля, – видеть ее не могу!
Я быстро влезла в сапоги и выскочила на
лестницу. Это они говорили про меня! Юлю, пришедшую с работы, разозлила грязная
посуда и неубранная кухня. Но кто же сказал, что я всегда должна мыть за всеми
тарелки? Внезапно мне стало грустно. И куда теперь идти? У меня была своя
квартира, но она давно продана, собрание картин, доставшееся от родителей,
хранится в банке… Если Юля и Сережа считают меня нахлебницей…
К глазам подступили слезы, я-то полюбила их
всех, но очень не хочу превращаться в «Тыбы»: «Ты бы сходила…», «Ты бы
принесла…», «Ты бы сделала…»
Постояв пару мгновений на лестнице у окна, я
приняла решение и побежала к Нине Ивановне. Еще вчера утром мне не пришло бы в
голову даже смотреть на того, кого сватает председательница. Но сейчас-то
обстоятельства изменились.
На сердце лежал камень, а рука еле поднялась к
звонку. Мне показалось, что она весит килограммов пятьдесят, не меньше. И еще
было очень, просто очень обидно! Вот они как со мной!
Глава 28
Нина Ивановна распахнула дверь и заулыбалась.
– Евлампия Андреевна, проходите,
проходите, страшно рада, вот сюда, в большую комнату!
Я вошла в помещение, сильно смахивающее на
юрту зажиточного кочевника.
Повсюду тут были ковры: один на полу, два на
стенах. Буфет забит хрустальными фужерами и рюмками. В центре громоздились стол
и четыре стула. В углу сверкал телевизор, чуть поодаль стояли два кресла,
прикрытые кружевными накидками. Окно закрывали парчовые шторы, зеленые с
золотом. Рисунок на них напоминал перезревшие огурцы: большие, толстые, желтые.
Дышать здесь было нечем.
