– Да, они развелись, а Жанночка осталась,
естественно, дочерью Евгения на бумаге, фактически он о ней никогда не
заботился.
Дальнейшее известно. Еще одна посадка,
проклятия родителей, бесконечные бабы, долги, неумение и нежелание работать,
снова зона, знакомство с Ритой, рождение Люсеньки, не признанной Женей
официально, кончина Розалии Львовны, женитьба Семена Кузьмича на Ирочке…
– Он убил их из-за денег, –
прошептала я, – родного отца и молоденькую девушку.
– Нет, – покачал головой
Володя, – Евгений уголовник, неприятный, морально нечистоплотный человек,
но крови на нем нет. Убийца сама пришла в милицию и призналась во всем. Хотя
поимка ее была делом дней. Она просчиталась, представив убийство как суицид.
Во-первых, эксперт абсолютно точно установил,
что выстрел произведен не в упор. Во-вторых, письмо… Человек, писавший его,
думал, что, изменив свой почерк, он введет следствие в заблуждение, еще он
полагал, что никому не известен почерк Евгения. Он писал письма Рите, мы их
изъяли.
Стало понятно, что записка написана не его
рукой, эксперт установил, что почерк женский. Графология не менее точная наука,
чем судебная медицина, поверь мне. Не успели мы понять, кто эта женщина, как
она сама явилась в дежурную часть. Это…
– Это? – эхом отозвалась я.
– Елена Сергеевна Калашникова. Помнишь,
эксперт спрашивал про перчатку? Неопровержимая улика, потерянная убийцей в
момент бегства из квартиры, где лежал труп.
– Но почему она убила Баратянского?
– Господи, Лампа, это же ясно! Хотела,
чтобы ее дочка получила наследство и зажила хорошо. Лена патологически любит
Жанну, а когда поняла, что та беременна и может повторить ее судьбу, просто
потеряла голову и решила восстановить «справедливость». Она готовилась почти
полгода, купила у барыги винтовку, научилась стрелять, потом утащила у Зои
Андреевны, своей знакомой, живущей в доме напротив Баратянских, ключ от
чердака, сделала дубликат… Дальше понятно?
– Так вот почему Лена сначала хотела
увести меня в сторону и начала рассказывать об истории с Радой Мастеровой и
серьгами, – воскликнула я, – вот почему она потом стала твердить,
будто уверена в виновности Евгения, что он убийца отца и Ирины!
– Ага, – кивнул Вовка, – пока
ты его искала, Лена, со своей стороны, тоже разыскивала бывшего мужа и просто
нашла раньше.
– Кто же тогда был человек с
телескопом! – воскликнула я.
– Ты о чем? – изумился Вовка.
– Ну помнишь, я рассказывала тебе о том,
как Макарычев, работник мебельной фабрики, любитель звездного неба, столкнулся
в лифте с парнем, у которого в чемодане лежал чехол с надписью «Карл Цейс». Я
подумала, что это убийца, который ехал наверх с винтовкой…
Вовка рассмеялся:
– Знаешь, Лампудель, ты поразительный
человек. На бьющие в глаза улики не обращаешь внимания, прицепишься к ерунде и
сделаешь далеко идущие абсолютно неверные выводы. Да, мужик с футляром «Карл
Цейс» отправился на седьмой этаж. Более того, он потом поднялся еще выше,
потому как имел ключ от чердака, который ему официально выдали в
домоуправлении. Мы проверили дядьку. Мэрия решила проложить вблизи дома
Баратянского шоссе, и там работали геодезисты. Один из них делал съемку с
чердака дома, в футляре лежал специальный прибор.
– А зачем он сказал, что там
удочка? – ошарашенно поинтересовалась я.
Вовка хмыкнул:
– Пошутил.
Я осталась с разинутым ртом.
Прошел почти год, я обязательно сообщу вам
чуть ниже, куда делись крокодилы и как мы живем, но сейчас просто должна
рассказать о случайной встрече, которая перевернула все в моей душе. Но сначала
о судьбе Лены. Она покончила с собой через несколько дней после ареста, оставив
записку, отчего-то написанную печатными буквами: «Совесть замучила, не могу
больше, надеюсь, Баратянские меня на том свете простят». В связи с кончиной
главной подозреваемой дело было закрыто и сдано в архив.
Итак, спустя примерно год после описываемых
событий я отправилась в магазин «Детский мир», к слову сказать, он находится не
очень далеко от нашего дома. Ближайшая подруга Юлечки родила мальчика, и мы
решили подарить молодой маме прогулочный конверт, подбитый натуральным мехом.
Великолепная вещь при нашем неустойчивом климате.
Подъехав к магазину, я хотела было втиснуться
на свободное место, но меня опередила красная «Ауди», ловко, прямо перед моим
носом, вписавшаяся туда, куда собиралась въехать я. Честно говоря, я страшно
разозлилась. Ведь водитель видел, что пытаюсь припарковаться, и нагло помешал
мне.
Из «Ауди» вылезла хорошенькая девушка, одетая
в норковую шубейку. Она распахнула заднюю дверь машины и вытащила малыша,
наряженного в комбинезон. Я вздохнула и стала искать другое место для парковки.
Девица отчего-то показалась мне знакомой. Когда я наконец-то вошла в «Кенгуру»,
наглая владелица «Ауди» громко распоряжалась на весь магазин:
– Это давайте, еще вон те ботиночки,
потом курточку, ну что вы несете дрянь всякую! Разве не понятно, что у моей
Машеньки все должно быть только самое лучшее!
Машенька спокойно сидела на прилавке,
продавщицы сдергивали с вешалок вещи, мамаша без устали подгоняла их:
– Нет-нет, никакой синтетики. Все только
самое дорогое, натуральное!
Я подошла и молча встала у прилавка. Девочка
глянула на меня глазами цвета ореховой скорлупы. Я улыбнулась ей. Внезапно
глазки ребенка стали быстро темнеть и превратились в карие.
– Это что, – спросила мамаша, –
дартс? Ну-ка!
В ту же секунду она схватила стрелочки и стала
ловко кидать их в цель.
– Вот это да! – восхитилась
продавщица. – Все ровнехонько в середину, я такого еще не видела!
– Я стреляю, как Робин Гуд, –
усмехнулась покупательница, – в глаз белке попаду, во мне пропал
олимпийский чемпион по стрельбе.
– И где же научились? – проявила
любопытство продавщица.
– Кавалер у меня был, – продолжала
усмехаться женщина, – биатлонист, вот он и показал, что к чему. Удивлялся
потом и восхищался: мне бы такой глазомер, я бы все медали огреб, но не судьба
ему.
Ее голос показался мне знакомым. И тут малышка
заплакала. Мать быстро повернулась, и я ахнула. На хорошеньком личике
покупательницы ярко блестели очи цвета ореха, потом они начали темнеть,
темнеть, темнеть. Мать и малышка имели совершенно одинаковые глаза, быстро, в
зависимости от их настроения, менявшие окрас радужной оболочки. И я знала, от
кого они их получили: мать от отца, девочка от деда… Передо мной стояла Жанна.
