– Нелька говорит, что в домашнем
переводе, который готовится в спокойной обстановке, со словарем, не должно
появиться ни одной, даже крохотной ошибочки, – с самым разнесчастным видом
сообщил Кирюша.
– Погоди горевать, – я решила
приободрить его, – неси сюда весь переведенный текст, может, мы
догадаемся.
– Всю голову сломал, – пожаловался
Кирюшка, – это явно одушевленное существо, но не животное.
– Да? Человек?
– Человек по-немецки «Mensch», а это не
пойми кто!
– С чего ты решил, будто речь идет о
человеке? Вдруг оно как раз животное? Ты уверен, что все виды упоминаются в
данном словаре?
– Лампа, – обозлился Кирюшка, –
ты текст внимательно читала?
– Нет, даже не проглядела, –
призналась я.
– Речь в нем идет о каком-то
международном совещании, – пояснил Кирюша, – написано в одном месте
«Yeltzin сказал». Ты можешь себе представить хоть какое-нибудь животное,
которое принимает участие в конгрессе и еще выступает на нем?
Внезапно меня осенило.
– Кирюша! Yeltzin – это Ельцин, так
ужасно перевели его фамилию!
Мальчик секунду моргал глазами, потом заорал:
– Я кретин, дебил, идиот! Час рылся в
словаре! Ну кому в голову пришла идея так его обозвать! Отчего попросту не
поставить: Elzin.
Я пожала плечами, сие мне неизвестно.
…– Чего вытаращилась, – грубо прервал мои
мысли парень, – опоздала, между прочим, на полчаса! Из-за этого Симка в
коридоре обосралась. Иди убери.
– Я?!
– Ну не я же. Давай шевели копытами,
убогая. Где только вас мать находит. Небось у себя в морге. Ну чего уставилась,
лахудра! Скидывай свои говнодавы, тряпка на балконе. Сначала коридор мой, а уж
потом гулять ступай!
– И не подумаю, – пошла было я в
атаку, но мои возражения были моментально растоптаны юношей.
– Еще скажи, что в домработницы не
нанималась, – заорал он. – Вовремя приходить надо!
На лестничной площадке послышался тихий,
шуршащий звук. Очевидно, кто-то приехал на лифте.
– Что происходит? – прозвучало
бодрое контральто.
Я обернулась. Стройная женщина со
светло-карими глазами, в которых застыло недоумение, приближалась к двери. В
руках она держала огромные пакеты.
– Во, полюбуйся, – зло сказал
юноша, – приперлась! Сама с этой м… и разбирайся.
Выговорив последнюю фразу, он спокойно
развернулся и пошел в глубь квартиры. Я невольно залюбовалась фигурой грубияна,
небось молодой человек целые дни проводит на тренажерах, ну не мог же он
родиться с такой рельефной мускулатурой.
– Что, собственно говоря, здесь
происходит? – повторила Наташа и опустила на пол туго набитые сумки.
– Ваш сын, кажется, его зовут Виталием,
принял меня за женщину, которую вы наняли вместо Риммы прогуливать
собак, – объяснила я. – Новая служащая опаздывает, и одна псина, не
утерпев, набезобразничала в коридоре. Виталик был так зол, что я не успела
объяснить ему: на самом деле работаю в милиции и убирать за животными не стану.
Пришла к вам, чтобы поговорить о Римме. Насколько я поняла, вы хорошо знали
девочку?
– Вовсе нет, – вздохнула
Наташа. – Да вы входите.
Я вошла в шикарно отремонтированную квартиру.
Два миттельшнауцера кинулись облизывать хозяйку, на постороннего человека
собаки не обратили никакого внимания.
– Знаю, знаю, – сердито сказала
Наташа, – это ты, Сима, набезобразничала. Виталик, сделай одолжение,
прогуляй собак.
– Я к зачету готовлюсь, – донеслось
из коридора, – оставь меня в покое, сама сбегай, невелик труд.
Наташа покраснела, но все же крикнула:
– Ко мне человек пришел, нам поговорить
надо!
– Давайте вместе сходим, –
предложила я, – у меня тоже собаки есть.
– Да? – обрадовалась Наташа,
вытаскивая поводки. – А какие?
– Всякие: мопсы, двортерьер и стаффорд.
– Странный набор.
– Ну уж так получилось.
Мы вышли во двор, миттельшнауцеры принялись
нарезать круги по небольшому садику.
– Как собачник вы меня поймете, –
вздохнула Наташа, – прогулка – огромная проблема. Я работаю в больнице,
ехать мне до нее в лучшем случае час, это если в пробку не попадаю. Пятиминутку
главный в восемь созывает, он у нас из семьи военных, опоздания не прощает, я
на всякий случай вылетаю из дома в шесть тридцать. Псов следует выгуливать
минут сорок, следовательно, в полшестого я должна их вытащить во двор, затем
поднять в квартиру, вымыть им лапы, накормить. Посчитайте, во сколько самой
встать надо? Получается самое позднее в полпятого. Немыслимое дело! Вечером и
того хуже! Приползаю еле живая, сил нет даже чаю попить, на мужа рассчитывать
нечего, он лишь собой занят.
– Зачем же вы завели собак?
– Виталик захотел, – зевнула
Наташа, – это его песики.
Интересно получается, животные принадлежат
парню, а выводит, моет и кормит их мать.
– Ваш сын может взять на себя заботу о
собаках.
– Виталечка в институт ходит, –
напряглась Наташа, – ему в девять утра надо из дома выскакивать.
Я промолчала. По-моему, Виталию совсем не
помешает встать в семь, это не полпятого.
– Мучилась я, мучилась, – не замечая
моей реакции, спокойно рассказывала Наташа, – и решила нанять кого-то в
помощь. Вы не поверите, как это сложно! Народ у нас стонет: денег нет,
голодаем. А работать никто не желает. Я предлагала сто долларов в месяц за
крайне необременительное дело. Два раза в день прийти и погулять с псами. Ключи
у лифтера, Иван Семенович у нас человек ответственный, откроет, закроет
квартиру, приглядит за «выгульщиком», только все равно лучше иметь дело с
честной женщиной. И представляете: приходят ко мне тетки, два дня потаскаются с
Симой и Наной, а потом начинают ныть, все поют одну песню: «Очень тяжело каждое
утро и вечер работать. Нельзя ли три раза в неделю?»
