Глава 2
Я не слишком бойкая личность, мне свойственно
теряться. Очень часто я совершаю ошибки и начисто лишена дара предвидения. Кто
из вас хоть раз видел передачу «Поле чудес», тот знает, что иногда ведущий
велит принести в студию две совершенно одинаковые шкатулки. Одна пустая, в
другой лежит приличная сумма денег. Игроку лишь требуется правильно угадать,
какой черный ящик открыть. Так вот я, сидя перед теликом, всегда попадаю
впросак. Коробочка, которая лично мне кажется «денежной», на поверку всегда
бывает пустой.
Но в минуту опасности у меня невесть откуда
появляются абсолютно несвойственные мне качества: умение быстро и четко
действовать, полное хладнокровие, наглость и даже агрессия.
Схватив Адюшу на руки, я, замотав ее в куртку,
прямо в тапках и без верхней одежды вылетела на улицу. Если сама сяду за руль,
буду ехать очень долго. Очутившись посреди проезжей части, я заорала:
– Стойте!
Тут же рядом с обочиной притормозила шикарная
иномарка.
– Офигела совсем, дура, – начал было
шофер, но я решительно распахнула дверь, плюхнулась на роскошное бело-голубое
сиденье и велела:
– Живо, давай налево, направо, вперед и
вновь налево. У меня собака умирает. Поехал!
По непонятной причине водитель повиновался. Я
вмиг оказалась в клинике, где, не обращая внимания на сидевших в очереди людей,
вломилась в кабинет, плюхнула перед доктором на стол Аду и заорала:
– Она умирает!
Надо отдать должное ветеринару. Бросив беглый
взгляд на хрипящую, колотящуюся в судорогах мопсиху, врач развил крейсерскую
скорость. Откуда ни возьмись прилетели еще трое в голубых халатах. Меня
выпихнули в коридор, я упала на стул и затряслась в ознобе.
Сидевшие у кабинета люди молча смотрели на
меня. Потом женщина с облезлым котом робко поинтересовалась:
– Совсем плохо?
Я кивнула.
– Вот беда, – ожила старушка с
клочкастой болонкой.
По виду и бабушка и собачка были
современницами Пушкина.
Дверь соседнего кабинета приоткрылась.
– Кто грызун? – донеслось оттуда.
– Я, – оживился мужчина и понес
коробку в комнату.
– На, – сказала старушка, протягивая
мне монетку, – держи.
– Зачем?
– Там автомат стоит, кофе наливает,
выпей, успокаивает.
С трудом отрывая ноги от пола, я добрела до
аппарата, получила порцию отвратительного пойла и стала вливать его в себя,
оглядывая очередь.
Женщины, мужчины, старушки, дети, кошки,
собаки всех размеров, кролики, хомяки… Никто не ругается, не лает, не шипит.
Хозяева прижимают к себе больных животных, одетых самым невообразимым образом.
Вон шпиц, замотанный в старый шарф, рядом кот в дорогой попонке, явно
привезенной из-за границы, чуть поодаль пудель в вязаной кофте и спаниель в
шапке, а там корзинка, в которой, полуприкрытое рваной простынкой, мается нечто
лохматое, размером с мышь, а по виду – кролик, только уши короткие…
Раздался грохот, из кабинета вытолкали
железную каталку с Адой.
– Что с ней? – прошептала я,
бросаясь к хмурому врачу с бейджиком «Роман» на груди.
– Похоже на отравление, – буркнул
тот, – садитесь здесь и следите за капельницей.
– Но мы кормим собак хорошими
продуктами, – залепетала я, – никаких просроченных консервов, все
свежее, качественное.
– Речь не о еде.
– А о чем?
Роман покрутил колесико капельницы.
– Крыс в Москве много, вот в некоторых
домах около мусоропроводов яд и раскладывают, бывает, что собака его съедает.
– Ужасно! Ада! Она умрет! – заорала
я в исступлении.
– Надеюсь, что нет, – хмуро ответил
Роман, делая несчастной мопсихе один укол за другим. – Вы сходите в
аптеку, купите памперс и наденьте на собаку, а то она описается и замерзнет.
Дырку прорежете, хвост вытащите.
Я бросилась к ларьку в холле.
– Дайте мне памперсы!
– Какой размер? – спросила девушка в
белом халатике.
– Ой, не знаю!
– Вес?
– Двенадцать кило.
– Тогда эти, двести двадцать рублей
пачка.
Выполнив приказ Романа, я села около Ады и,
одной рукой поглаживая ее, другой принялась вытаскивать телефон.
Дома мы оказались лишь около полуночи. Аду,
слабую, с трясущейся головой, уложили на полу, подстелив под нее пуховик
Кирюшки, накрытый чистой простыней.
– Может, лучше устроить ее на
кровати? – пробормотала Лиза. – Мопсы же всегда с кем-нибудь спят,
Адюше будет грустно одной.
– Нет, – покачала головой
Катя, – собака очень слабая, еще упадет ночью и расшибется. И потом, ей
сейчас так плохо, что она не понимает, где лежит. Эй, Муля, не смей лизать Аде
лапу, там канюля для капельницы стоит. Нет, лучше я устрою Дюську у себя в
комнате и запру дверь.
Мы перетащили слабо дышащую Аду в спальню к
Кате и пошли на кухню.
– Где она только отраву нашла? –
покачала головой Юлечка.
– Ты же знаешь Дюшу, – грустно
ответила Катя, – хватает что попало и глотает, не прожевав, а уж потом начинает
кумекать, следовало ли эту гадость даже нюхать. Небось сегодня утром у мусорных
бачков шныряла.
– Завтра же устрою скандал в
домоуправлении, – раскипятился Сережка, – вообще с ума посходили!
Раскладывать отраву прямо на улице! Да в нашей башне полно собак и детей.
Представляете, что случится, если какой-нибудь малыш заинтересуется ядом!
Страшно подумать!
Я поставила чайник на стол и спросила:
– Скажи, Катюня, а почему ты решила, что
Ада слопала отраву утром? Может, это вечером случилось!
Катя стала наливать себе чай.
– Нет. Тогда бы собаке стало плохо ночью.
А она спозаранку, в семь, когда я уходила на работу, вела себя совершенно
обычно, прыгала, лаяла, требовала еду. Утром беда произошла, Аде еще повезло.
– Интересно, в чем? – воскликнул
Кирюша.
– Ночью мы бы спали, – вздохнула
Катя, – а так Лампа сразу заметила неладное и вовремя понеслась в клинику.
Надеюсь, обойдется.
