– Учительница ему попалась в десятом
классе по русскому языку и литературе ненормальная коммунистка. Всех детей в
свою веру обратить хотела. Вот она им про этого Шмидта и рассказала, книжонку
притащила, на ксероксе отпечатанную, велела прочитать, сочинение написать, о
благородстве рассуждала. Дети задание выполнили и забыли, а у моего в голове
заноза засела, девушки из приличных семей его интересовать перестали, Павлик на
них даже смотреть не хотел, проникся идеями, думал кого-нибудь осчастливить.
Откуда у нас Марийка-то взялась? Ведь с улицы привел. Я онемела прямо, как ее
увидела. Стоит, сопли кулаком вытирает, глаза хитрые, губы жадные. «Здрасте,
тетенька!»
Маша, естественно, впустила сына вместе с
новой подругой в дом. Бизнесвумен всегда привечает всех приятелей Павлика, она
руководствуется простым соображением: уж лучше пусть сын тусуется в квартире на
ее глазах, чем невесть где и с кем.
Но случай с Марийкой был совершенно вопиющим,
и Маша не стерпела. Отправив девицу мыть руки, мать зашипела:
– Ты с ума сошел? Кого притащил? Где
нашел эту красну девицу?
– Мама, – торжественно ответил
Павлик, – Марийка та, о ком я мечтал. Да, она малообразованна, бедна и не
имеет родителей. Но я, как лейтенант Шмидт, осчастливлю несчастную, женюсь на
ней, спасу заблудшую душу.
Что было делать Маше? Сына она любит больше
жизни. Терять обожаемого ребенка из-за того, что у него случилось помутнение
рассудка, матери не хотелось. Пришлось принять невестку с распростертыми
объятиями и ждать, пока ситуация разрешится сама собой. Маша очень надеялась,
что Павлику скоро надоест возиться с девчонкой, использующей вместо носового
платка угол свисающей со стола скатерти. Но оказалось, что Марийке самой
опротивело жить в комфортных условиях, есть при помощи ножа с вилкой и спать на
шелковом белье. Девице опостылели вечные замечания Павлика, подсовываемые им
книги и робкие восклицания свекрови типа: «Марийка, деточка, не ходи,
пожалуйста, в уличных сапожках по квартире, сними обувь у входа».
– Ничего, – радовалась сейчас
Маша, – сын подуется и забудет эту идиотку. А ведь какие девочки его
окружают: красавицы, из хороших семей, пусть не супербогатые, не беда, главное,
они с нами одного круга. В Академии медицинской психологии других и нет.
Я вздрогнула:
– Где учится Павлик?
– В Академии медицинской
психологии, – спокойно повторила Маша, – специально очень приличное
место подобрала, думала, сын там достойную пару себе найдет, но увы, Павлуша
Марийку встретил.
Глава 17
Забыв про поздний час, я убежала от Маши,
вернулась в нашу квартиру, вновь вдохнула запах жареной картошки, проглотила
появившуюся во рту слюну, услышала радостный лай собак, сдернула с вешалки свою
куртку, выхватила из ботиночницы сапоги и услышала голос Кати:
– Лампуша, ты куда?
– Сейчас вернусь.
– Поешь сначала.
– Некогда, – пропыхтела я, пытаясь
справиться с некстати заевшей «молнией».
В ту же секунду входная дверь распахнулась,
появился веселый Костин в мокрой куртке и радостно сообщил:
– Снег пошел! Вот здорово! На дорогах
чуть свободней станет. Чайники из гаражей выезжать побоятся. Лампудель, что у
нас на ужин? Эй, ты куда?
– За капустой! – крикнула я, выбегая
из квартиры в незастегнутых сапогах. – Щи сварить хотела, да не из чего.
– Ну ты… – начал было Вовка.
Не желая слушать его критику в свой адрес, я
побежала по лестнице вниз.
– Она странно себя ведет, –
послышался голос Катюши, – пришла, повесила одежду и мигом ушла, потом
снова появилась, схватила куртку – и деру.
– Какие щи! На часы глянь, – начал
возмущаться Костин, потом дверь хлопнула, и воцарилась тишина.
На улице и впрямь шел снег. Огромные, словно
из ваты сделанные хлопья тихо падали с черного неба. Оказавшись на тротуаре,
они мигом темнели и превращались в грязь. Я пошла к метро, при каждом шаге из-под
подошв сапог били фонтанчики жидкого месива, и через пару мгновений джинсы
снизу стали мокрыми. Прохожих не было, люди предпочитали в такую погоду сидеть
по домам.
Возле метро, где днем стоят торговки с
лотками, тоже оказалось пусто. Я огляделась по сторонам. Обычно здесь идет
бойкая торговля конфетами, фруктами, газетами, всякой мелочью типа расчесок,
ниток и резинок для волос. Но сейчас площадка пуста, ее усеивают обрывки газет,
смятые банки из-под пива и кучи ошметков: луковая шелуха, капустные листья,
ботва от моркови.
Я побродила по проспекту. Зря сюда явилась,
торговцы давным-давно ушли.
– Слышь, девка, – прохрипел
незнакомый голос, – дай два рубля.
Я повернула голову, у входа в метро стоял
мужик неопределенного возраста, типичный «синяк», спившийся маргинал. Опухшее,
одутловатое лицо его было покрыто разноцветными пятнами, от левого глаза к
подбородку стекала сине-желто-зелено-фиолетовая полоса. Нос походил на
калорийную булочку: коричнево-красный, круглый, припухший. Тощее тело красавца
облачено в женское пальто с вытертым меховым воротником, ноги украшали рваные
кроссовки.
– Слышь, – повторил бомж, – дай
рубликов.
– Зачем вам деньги? – На всякий
случай я отступила подальше от небесного создания.
Скорее всего у него блохи, а у нас собаки, еще
принесу на себе паразитов и заражу щенят!
– В консерваторию хочу пойти, –
прохрипел мужик, – на билет собираю.
– Куда? – изумилась я. – В
консерваторию? В таком виде? Зачем говорите глупости, время позднее, концерты
кончились.
Бомж хохотнул, обнажив черные пеньки зубов.
– А чего глупости спрашиваешь? Каков
вопрос, таков ответ. Ясно ж, на бутылку стреляю. Коли можешь, дай. Нет, так не
обижусь, иди мимо.
Я полезла в кошелек и не удержалась от
укоризненного замечания:
– Работать надо, а не клянчить.
– Так я служу, – с достоинством
сообщила асоциальная личность, – целый день кручусь.
– Да ну? И где же?
– А тут, у метро, – зябко
поеживаясь, объяснил попрошайка, – у Мирзы. Ящики переношу, мешки девкам
подтаскиваю. Между прочим, и сейчас при деле состою.
– Тут никого нет.
