И действительно, «Лукошко» нашлось именно там,
где она сказала. Стеклянный павильончик с бело-красными занавесками,
пластиковыми столиками и очень жесткими стульями. Я устроилась в самом углу и
взяла меню. Теперь понятно, отчего в этом пятисортном заведении толпа
посетителей, причиной такого столпотворения являются цены, они, ей-богу,
смешные, на сорок рублей здесь вполне можно пообедать. Мимо с полным подносом
проплыла официантка. До моего носа долетел знакомый запах. Ну ясно, тут варят
«бульон» из кубиков, мы сами иногда, правда очень редко, делаем такой.
– Что заказываем? – поинтересовалась
полная баба, подходя ко мне.
– Ну… чай у вас какой?
– Из пакетика.
– Вот и хорошо. Значит, его и булочку без
крема.
Официантка вдруг участливо предложила:
– Хотите ржаную, с тмином? Они вкусные,
вместе с чаем в семь рублей уложитесь. Напиток подаем с сахаром, булка большая,
наедитесь досыта за маленькие деньги.
– Спасибо, – улыбнулась я, –
несите.
Ну не объяснять же заботливой тетке, что я
сделала такой заказ вовсе не из-за отсутствия денег, а потому что боюсь есть в
этой столовке, тут запросто могут подсунуть испорченную колбасу.
Но булочка оказалась свежей и даже заботливо
подогретой, а чай подали в чайнике, в котором плавал пакетик. Заварка получилась
жидкой, зато ее было много, к тому же на стол поставили полную сахарницу.
Официантка не обманула, на семь рублей здесь не останешься голодной.
Я осторожно отхлебнула из чашки и уже
собралась впиться зубами в булочку, но тут в «Лукошко» ворвалась новая посетительница,
и плюшка выпала из моих рук.
На пороге стояла дама, довольно стройная, даже
изящная, на ее ногах пламенели ярко-красные кожаные сапоги-ботфорты, нижнюю
часть туловища украшала ядовито-зеленая кожаная мини-юбочка, бедра обтягивали
колготки в крупную клетку. Сверху кокетка облачилась в пронзительно оранжевый
жакет из щипаной норки, шею повязала темно-синим длинным-предлинным шерстяным
шарфом крупной вязки, ее голову украшала розовая шапочка-таблетка с гордо
торчащим вверх страусиным пером. Дополняли картину бежевые перчатки и голубая
сумочка-планшет на длинном ремне.
Глава 26
Сногсшибательное впечатление дама произвела не
только на меня. Все посетители поголовно перестали жевать и с раскрытыми ртами
уставились на небесное видение. Кто-то присвистнул.
– Ну дает бабуся, – захихикали
сидевшие неподалеку от меня девчонки.
Я вздохнула. Как ни молодись, сколько ни
надевай на себя короткую юбчонку, все равно ясно: тебе не двадцать. Даже
огромные очки «летучая мышь», которыми посетительница постаралась закрыть
пол-лица, не спасли положения. При одном взгляде на ее сильно накрашенные щеки
и рот становилось понятно, «девушка» справила пятидесятилетие, причем очень
давно, небось она уже преодолела и планку, на которой стоит печальная для
женщины цифра 60, а может, ей и больше.
– Ниночка! – заголосила бабуля
трубным шепотом. – Это я!
Я вздрогнула и помахала ей рукой:
– Сюда!
Мама Сергея Васильевича, провожаемая со всех
сторон взглядами, дошла до столика, села за него и заговорщицки сообщила:
– Пароль! Сто пятьдесят один…
Услыхав хорошо знакомый номер, я тяжело
вздохнула и спросила:
– Больше никакого моего телефона не
знаете?
– Ах, озорница, – погрозила пальцем
старушка, – небось Сережа сказал: «Гликерию Петровну легко обвести вокруг
пальца, она не в курсе дела». Но я знаю все!!! Вот.
На столике появился белый конверт.
– Что же вы теряетесь, Ниночка, –
загремела Гликерия Петровна, – берите и начинайте работу. Понимаю, вам
заплатили, действуйте. Конечно, Сережа все забыл из-за Левушки, все-таки друг,
но вы сами позвонили, и я решила доказать сыну, что он зря меня отодвигает. Я
отличная, великолепная актриса. Ах, какие роли исполняла! Офелия! Нина
Заречная! Анна Каренина! Наташа Ростова! Какие люди со мной рядом стояли на
сцене! Качалов! Яншин! Таиров! Станиславский! Немирович-Данченко!
Я опять выронила булочку. Кто?! Сколько же лет
Гликерии Петровне, если она общалась с отцами-основателями МХАТа? По самым
грубым подсчетам, не менее ста получается.
Не замечая произведенного впечатления,
престарелая актриса неслась дальше:
– Блок! Александр Блок!
Я прикусила нижнюю губу. Блок писал стихи, на
мой взгляд, замечательные, даже поэма «Двенадцать», созданная им под влиянием
не к ночи помянутой большевистской революции 1917 года, великолепна. Александра
Блока можно смело зачислить в лигу великих поэтов, но он никогда не играл на
профессиональной сцене. Кстати, с этой фамилией в нашей семье связана одна
замечательная история.
Моя мама, достаточно известная в прежние годы
оперная певица, часто упрекала отца, работающего на военно-промышленный
комплекс, в полной литературной безграмотности. Вообще-то мои родители жили
вполне мирно, разные характеры и пристрастия совершенно не мешали им быть
счастливой семейной парой. Но иногда в мамочке просыпался педагог: Ушинский,
Песталоцци и Макаренко в одном флаконе, – и тогда в нашей квартире
раздавались ее вопли:
– Андрей! Это безобразие! Чуть со стыда
вчера в гостях не сгорела! Вся интеллигенция прочитала новую поэму
Вознесенского, а ты нет! Отвратительно. Люди обсуждают стихи, мой муж сидит
молча.
– Но, Котенька, – робко отбивался
папа, – сама знаешь, в каком ритме я живу: НИИ – полигон, полигон – НИИ,
когда же читать?
– В самолете, – не дрогнула
мама, – по дороге на свой полигон.
Отец крякнул и решил закрыть тему. Но мать еще
долго бушевала, потом она сунула отцу томик и велела:
– Сегодня у нас гости, изволь поглядеть
хоть одним глазом, не хочу снова чувствовать себя женой неандертальца.
Папа покорно пошел в кабинет. Я порысила за
ним, но, поскольку без специального разрешения входить в рабочую комнату отца
было строго-настрого запрещено, я тихонько приоткрыла створку и одним глазом
увидела, как папа, зашвырнув всученную мамой книжку на подоконник, взял толстый
том со своего стола и начал быстро перелистывать страницы, покусывая ручку.
Гости явились в восемь. Меня посадили в конце
стола, и я отчаянно скучала, взрослые обсуждали литературные новинки. Вскоре
мне захотелось убить противного Михаила Алексеевича, потного, по-бабьи
оплывшего мужика, главного редактора одного из «толстых» журналов тех лет. Он
без конца приставал к папе с вопросами, каждый из которых начинался так:
