Она уже открывала дверь, когда снова зазвонил телефон. На этот раз это был врач тетушки Беатрис с печальным известием о том, что его пациентку окончательно разбил паралич.
* * *
Саванна уложила дочерей в постель, убаюкивая вольным пересказом их любимой «Золушки», что давно превратилось в ежевечерний ритуал. И после того, как они спокойно заснули, удалилась в кабинет, чтобы позвонить Леандросу.
Включив компьютер и открыв заведенную ею бухгалтерскую таблицу, аккуратно отражающую реальные затраты на ведение хозяйства, она еще раз пробежалась по цифрам. Без ежемесячных выплат семьи Кириакис ей не прожить. Если даже по счастливому стечению обстоятельств ей предложат завтра же высокооплачиваемую работу, то и с дипломом коммерческого факультета университета, обладательницей которого она теперь была, гипотетических доходов все равно не хватало бы, чтобы вести хозяйство и оплачивать счета за медицинское обслуживание тетушки Беатрис.
Саванна решительно подняла телефонную трубку и уверенно набрала рабочий номер Леандроса.
Секретарша ответила сразу же. Разговор был коротким. Саванна согласилась вылететь в Грецию на следующей неделе, но без детей.
Телефонный звонок, прозвучавший буквально через несколько минут, застал Саванну на кухне, где она наливала себе чашку горячего чаю. С чувством неотвратимости судьбы и безрезультатности борьбы со злым роком она нехотя поплелась обратно в кабинет.
Саванна взяла трубку. Это был сам Леандрос.
— Ева и Нисса должны прилететь с тобой.
— Нет, об этом не может быть и речи!
— Почему?
Мысль о том, что на территории Греции дети могут оказаться заложниками и основным объектом для шантажа, ужасала ее. К тому же у Евы не закончились занятия в школе. До летних каникул еще почти две недели.
— Тогда прилетай через две недели.
— Мне значительно проще прилететь сейчас. — Деньги нужны были именно сейчас, а не через две недели. — Кроме того, не вижу никакой необходимости нарушать привычный для детей распорядок жизни, чтобы совершить столь краткий, но обременительный по затратам визит.
— Неужели все это не будет вознаграждено знакомством с бабушкой и дедушкой?
От страха во рту у Саванны появился горький металлический привкус.
— С бабушкой и дедушкой, которые намеренно избегали этого столько лет? Елена четко дала понять, что не желает общаться с внуками, когда на свет появилась Ева.
Она тогда лишь взглянула на новорожденную, унаследовавшую светлые глаза и пшеничные волосы матери, и во всеуслышание заявила, что ребенок, по всей вероятности, не имеет никакого отношения к семье Кириакис. За год глаза девочки потемнели и стали насыщенно-зелеными, а к четырем годам и ее светлые волосики сменились густой шевелюрой ярко-каштановых с отливом в красное дерево кудрей.
Так же открыто и недвусмысленно Елена отказалась даже взглянуть на Ниссу, родившуюся годом спустя. Младшая дочь Саванны появилась на свет черноволосой, сверкая бархатными карими глазками, как две капли воды похожими на глаза ее отца.
Здесь ошибиться было уже невозможно. Порода Кириакисов узнавалась с первого взгляда.
— Людям свойственно со временем меняться. Диона уже нет в живых. Что может быть странного в том, что Елена и Сандрос хотят увидеть детей погибшего сына?
Саванна глубоко вздохнула.
— Неужели они наконец-то признали, что Ева и Нисса — это дети их сына Диона?
— Они смогут это сделать при встрече.
Безусловно. Обе ее дочери имели явное внешнее сходство с Кириакисами, унаследовав типично греческие черты. Стоило хоть раз их увидеть, и сомнения в отцовстве отпали бы сами собой. Но нужно ли было лететь на их историческую родину, чтобы убедить в этом других?
— Почему ты в этом так уверен? — спросила она с искренним любопытством, недоумевая, откуда ему могло быть известно о потрясающем сходстве девочек с Дионом и его предками.
― Я видел их фотографии. Вне всяких сомнений, Ева и Нисса — типичные Кириакисы. — Его слова прозвучали словно обвинение, брошенное их американской матери.
— Ты хочешь сказать, что видел фотографии, хранившиеся у Диона?
Саванна довольно часто направляла мужу своеобразные отчеты об успешном развитии детей, о приобретаемых ими навыках, сопровождая сухую информацию наглядными доказательствами в виде фотографий. В глубине души она надеялась, что придет время, когда у их отца появится хоть малейшее желание признать их родными. Саванна по собственному опыту знала, что значит не иметь полной семьи. Она выросла без отца и не могла не сожалеть, что судьба обошла ее, лишив заботы и внимания обоих родителей. Своим детям она желала куда более счастливой участи.
— Да. Когда после его смерти пришлось освободить принадлежавшую ему квартиру в Афинах, то передача личного имущества проходила под моим строгим контролем. — И снова голос Леандроса звучал осуждающе, словно она обременяла его грузом ответственности, нести который должна была сама.
После трех лет, прожитых с Дионом на разных континентах, ей и в голову не могло прийти, что кто-то из Кириакисов нуждается в ее помощи при распределении его собственности.
— Теперь поняла.
— Неужели? — Голос Леандроса стал удивительно вкрадчивым и бархатным, но за всем этим все равно чувствовалась скрытая до поры до времени угроза.
— Елена и Сандрос сами выразили желание встретиться с внуками?
— Это я решил, что пришло время им познакомиться.
― Нет.
— Как ты можешь быть такой эгоистичной? — Этими словами он будто хлестал ее по щекам.
— Эгоистичной? — переспросила она, чувствуя, как где-то глубоко внутри начинает зарождаться справедливый гнев. — Ты называешь проявлением себялюбия то, что мать стремится защитить собственных детей от ближайших родственников, которым по всем законам природы полагалось любить их с самого рождения, но которые по понятным только им причинам добровольно решили этого не делать?
Саванна знала, что это не вполне соответствовало действительности. В течение шести долгих лет она искренне верила в то, что семья Диона ненавидела ее только потому, что их сын сделал самостоятельный выбор, предпочтя ее более выгодной во всех отношениях греческой невесте, на браке с которой и настаивали его родители. Она наивно полагала, что это и было основной причиной, по которой они практически отреклись от ее детей. Его последний телефонный звонок, на который он решился за день до гибели, полностью развенчал эту теорию, сведя к нулю все домыслы Саванны.
Ее дражайший супруг признал, что, снедаемый нечеловеческой ревностью, он долгое время успешно навязывал своей родне мысль о том, что его жена — развратная женщина, обвиняя ее в супружеской неверности чуть ли не с первого дня их совместной жизни. Это возымело ошеломляющий успех, раз и навсегда укоренившись в сознании семьи Кириакис. И Елена и Сандрос вполне справедливо сомневались в истинном отцовстве дочерей Саванны.
