Мы переехали на левый берег Сены, где Мишель жил на
прелестной улочке совсем неподалеку от бульвара Сен-Жермен. Выходя из машины,
он приложил палец к губам.
– Ш-ш-ш, – прошептал он, – со мной живет
восьмилетний сынишка. Он должен уже крепко спать.
Несмотря на все старания бесшумно проскользнуть в квартиру,
мальчик проснулся сразу же, как только мы вошли. Он спрятал свою маленькую
сонную головку в простынях и закричал:
– Почему ты меня разбудил, папа, почему разбудил? Я
осторожно откинула простыню, чтобы можно было видеть его в полутемной спальне.
– Привет, Пьер, – сказала я, – пожалуйста, не
сердись, мы не хотели будить тебя.
– О, все в порядке, спасибо, мадам.
Пьер, ты такой красивый маленький мужчина, – не смогла
удержаться я. У него были длинные темные волосы, большие яркие глаза, и он явно
унаследовал от отца приятную внешность.
Мишель наклонился и по-отцовски нежно обнял его.
– Не беспокойся, сынок, давай засыпай.
Но, проснувшись окончательно, Пьер начал разглядывать меня.
– Мне эта дама нравится больше Эльзы, которая была на
прошлой неделе, – заявил он к моему удовольствию, а Мишель даже не
попытался удержаться от довольного смешка.
Я подумала, что это весьма скороспелое суждение для такого
мальчика посреди ночи, но все равно восприняла его с радостью и улыбкой
благодарности. Глядя на очертания прелестного маленького тела, скрытого
простынями и его очаровательное личико, я испытала очень теплое чувство,
правда, должна признаться, несколько большее, чем просто материнское.
Мишель принес из кухни вазу с черешнями и графин с соком, а
затем, взяв меня за руку, провел в гостиную, одновременно выполнявшую роль
спальни. Это была просторная в белых тонах студия с обтянутыми белой тканью
стенами и с большой белой кроватью на возвышении.
Вся мебель в доме, включая даже стереодинамики, была белого
цвета. Только мы сами внесли некоторое разнообразие в цветовую гамму комнаты.
Внезапно в мозгу вспыхнула и пронеслась моя полуденная фантазия в кафе о белом
незнакомце, который приведет меня к любви, и я задумалась, не была ли она
своего рода предсказанием. Если бы Мишель предложил прослушать концерт Моцарта,
я тут же упала бы в обморок. Но он не сделал этого. Он зажег светильник,
выключил верхний свет и начал раздеваться. Я стерла из памяти полуденную
фантазию, но не могла не удивляться совпадению.
Освободившись от своего летнего платья, я юркнула к нему в
постель. Мы все еще продолжали испытывать возбуждение, полученное в дискотеке,
но пока ухитрялись не набрасываться друг на друга. Мы ели черешню, потягивали
сок и разговаривали. У меня была куча вопросов.
– Когда-то однажды, – шутливо ответил он, – я
встретил очень хорошенькую девушку. Она была одной из самых известных
манекенщиц Парижа. Прелестная, элегантная, обаятельная. Я крутился как мог,
чтобы зашибить лишний доллар в различных деловых махинациях и уцелеть при этом.
Она влюбилась в меня. Мы поженились, боролись за существование, она родила
Пьера. Потом она получила работу в Нью-Йорке, и мы переехали туда.
Мишель выскользнул из кровати и нашел в белой тумбочке
конверт с фотографиями. Он зажег второй светильник, налил мне еще сока и
показал фотографии.
– Она очень красива, – искренне сказала я. Его
жена была брюнеткой, высокой и стройной. – Это, должно быть, Пьер рядом с
ней, а кто второй мальчуган? Он тоже твой сын?
– Да, это младший брат Пьера, очень славный мальчик.
Снимки были сделаны около двух лет назад, когда Пьеру было шесть, а младшему
четыре года.
– А где же сейчас маленький? – поинтересовалась я.
– С женой. Когда мы развелись, я взял себе Пьера, а она
младшего.
В его голосе слышалась горечь, поэтому я задала ему еще
несколько вопросов, чтобы он излил душу, рассказав историю своей жизни.
– В Нью-Йорке, – объяснил он, – я нашел
потрясающую работу у одного богатого старика, которому нужен был человек для
продажи двухмоторных самолетов. Дела шли все успешнее, жена постепенно
забросила работу манекенщицы и прибавила в весе. Наш брак стал рушиться. Илейн,
жена, не могла смириться с моими успехами и своим поражением.
– Ты все еще любил ее? – спросила я.
– Конечно, за шесть лет семейной жизни я ни разу не
обманул ее. Я безумно любил ее. Но она начала погуливать, считала, что таким
образом утвердит свою независимость. К несчастью, в это время я должен был
перегнать в Марокко партию самолетов на продажу.
– Это всегда так, – заметила я, – каждый раз,
когда семейные отношения находятся в критической точке, повышенная деловая
активность только ухудшает дело.
– Ты еще не знаешь, как ухудшает, – ответил
он. – Когда я приземлился в Марокко со вторым пилотом, которого знал очень
мало, танжерская полиция обыскала самолет и обнаружила пакет за моим сиденьем.
Мне сказали, что в нем была смесь марихуаны и табака. Меня немедленно бросили в
тюрьму, где со мной обращались действительно по-варварски, как с животным. Так
продолжалось пять дней, пока в конце концов я не связался с женой. Она
прилетела в Марокко и посетила меня в тюрьме. Только тогда я понял, насколько
бесчувственной и наивной она была, задавая мне глупые, выводящие из себя
вопросы. Полиция обещала меня выпустить, но требовала залог в пятьдесят тысяч
долларов, я дал жене список лиц – моего адвоката, бухгалтера, банкира – и
попросил, чтобы они занялись моим освобождением. И знаешь, Ксавьера, что
сделала эта глупая сука? Как только она вышла из тюрьмы, тут же выбросила
записи, которые я ей дал. Затем она улетела из Марокко и стала жить в Нью-Йорке
с парнем, с которым познакомилась в Риме. Ей было наплевать на меня!
Мишель повысил голос, и я могла чувствовать ярость и
разочарование, которые переполняли его. Он продолжал объяснять, что после пяти
месяцев тюрьмы он все-таки нашел надежного адвоката в Танжере, который связался
с его друзьями и адвокатом в Нью-Йорке. Те собрали деньги, и он был освобожден.
– Я был готов удушить эту суку, когда вернулся в
Нью-Йорк, – прошипел он сквозь зубы. – Она поставила новые замки на
дверях квартиры и заявила, что сыновья больше никогда меня не увидят. Я чуть не
убил ее. Мы с ней сильно поцапались, когда я подловил ее. Она подала на развод,
и он стал действителен через три месяца. А в связи с этим делом в Марокко –
тюрьмой и всем прочим – меня попросили убраться из США.
Что ж, я слишком хорошо знала, что все это значит, поэтому у
нас было нечто общее. Он закончил свое повествование рассказом, как один из его
друзей – хозяин виллы, где мы были, помог ему встать снова на ноги во Франции.
Мишель откинулся назад и вздохнул. Он выговорился, и у него
стало легче на душе. Я была рада, что стала для него хорошей слушательницей.
