Мы — необычная пара, и в этом наша проблема. Мы слишком хорошо друг друга знаем. Мы ощущаем неуверенность в наших прикосновениях, читаем в глазах друг друга. Мы не можем мечтать о своей паре день за днем, вдали от нее, как это делают другие. Потому что они не встречаются, как мы, ежедневно.
Однако мы все-таки пара, и глубокое взаимное понимание сильнее нашей растерянности. Ксандер дотрагивается до моей руки, я сплетаю его пальцы со своими. Это знакомо. Это хорошо. Когда я думаю о том, что еще много-много раз мы будем сидеть с ним на ступеньках при свете уличного фонаря, мне становится хорошо, и я чувствую себя счастливой.
Я хочу, чтобы Ксандер опять поцеловал меня. Сейчас поздний вечер, и в воздухе стоит аромат новых роз, как тогда, при нашем первом поцелуе. И я хочу, чтобы он снова поцеловал меня, чтобы я могла убедиться, что мое чувство к нему реально. Более реально, чем то, которое возникло, когда рука Кая сжимала мою руку на вершине малого холма.
Через улицу слышно, как со вздохом подкатил к остановке последний поезд из Сити. Через несколько мгновений мы видим фигуры рабочих, которые спешат по боковым дорожкам, чтобы успеть к своим домам до отбоя.
Ксандер встает:
— Я, пожалуй, пойду. Увидимся завтра в школе.
— До завтра, — говорю я.
Он сжимает мою руку и присоединяется к идущим домой по боковым дорожкам.
Я не ухожу. Наблюдаю за прохожими, некоторым из них машу рукой. Я знаю, кого жду. В тот момент, когда я думаю, что сегодня уже не увижу его, Кай останавливается прямо перед моим домом. Я спускаюсь со ступенек, чтобы поговорить с ним.
— Я собирался сделать это в течение последних нескольких дней, — говорит Кай. Сначала я думаю, что он хочет дотронуться до моей руки. Сердце замирает, но потом вижу: он что-то достает. Конверт из коричневой бумаги, какими пользуются иногда люди, работающие в офисах. Наверное, его отец дал ему этот конверт. Тут же я понимаю, что внутри, должно быть, мой медальон, и протягиваю руку, чтобы взять конверт. Наши руки не соприкасаются, и я ловлю себя на мысли, что жалею об этом.
Что со мной происходит?
— У меня твой... — и замолкаю, потому что не знаю, как назвать вещицу с вращающейся стрелкой внутри.
— Знаю. — Кай улыбается мне. Тяжелая луна низко висит в небе, над самым горизонтом, как ярко-желтый ломоть дыни, которым мы будем лакомиться на осенних каникулах. Лунный свет слабо освещает лицо Кая, но улыбка освещает его намного сильнее.
— Он там. — Я показываю на дом, ступени крыльца и фонарь над ним. — Если ты немного подождешь, я сбегаю и принесу его.
— Не стоит, — говорит Кай. — Я могу подождать. Отдашь после. — Его голос звучит тихо, почти застенчиво. — Мне хочется, чтобы ты его рассмотрела.
Я гадаю, какого цвета его глаза сейчас. И что они отражают: ночной мрак или лунный свет? Хочу приблизиться, чтобы рассмотреть, но в этот момент слышен предварительный сигнал отбоя. Мы оба вздрагиваем.
— До завтра, — говорит Кай и делает движение, чтобы уйти.
— Пока.
У меня есть еще пять минут до того, как я должна буду войти в дом. Стою неподвижно. Слежу за Каем, пока он не исчезает из виду. Потом еще раз смотрю на луну и закрываю глаза. В моем сознании два слова, прочитанные раньше:
«Две жизни».
С того дня как я увидела другое лицо на микрокарте, я так и не знаю, какая из двух моих жизней подлинная. Даже после уверений чиновницы на зеленой лужайке какая-то часть моего существа не знает покоя. Как будто бы я впервые увидела, что дорога моей жизни может разветвляться на две тропинки, может пойти по разным направлениям.
Вернувшись в дом, я достаю из конверта свой медальон и артефакт Кая, спрятанный глубоко в кармане одного из моих запасных рабочих платьев. Когда я кладу их рядом, легко заметить различие между двумя золотыми кружками. Поверхность артефакта Кая тусклая и исцарапанная. Мой медальон сияет ярче, и на нем выгравированы буквы и цифры.
Следуя внезапному порыву, я открываю мой медальон и заглядываю внутрь. Я знаю, что Кай видел, как я читала стихи в лесу. Видел ли он, как я открывала медальон?
Что, если Кай оставил в нем сообщение для меня?
Пусто.
Прячу медальон на его место на полке.
Решаю пока хранить артефакт Кая в конверте, а потом для сохранности положить его в карман моего запасного форменного платья. Но прежде чем спрятать, я открываю крышку и смотрю на крутящуюся стрелку. Она наконец останавливается. А я все еще раздумываю: куда мне идти?
ГЛАВА 17
Восхождение, пожалуй, слишком легкое.
Я отбрасываю с пути ветки, перепрыгиваю через камни и продираюсь сквозь кусты. Мои ноги помнят дорогу на этот холм, и я знаю, где лучше идти, чтобы быстрее добраться до вершины. Мне хочется, чтобы склон был круче, а восхождение — труднее. Я хочу подняться на Большой холм, покрытый диким лесом без тропинок и с поваленными деревьями. Если бы они пустили меня на Большой холм прямо сейчас, я бы, наверное, смогла бы взбежать на него. А когда я достигла бы вершины, то оттуда открылся бы новый вид, и, может быть, если бы Кай пошел со мной и мы стояли на вершине вместе, я могла бы больше о нем узнать.
Мне не терпится поскорее увидеть его и услышать его историю. Расскажет ли он мне о себе больше?
Продираюсь сквозь деревья и налетаю на инструктора.
— Похоже, сегодня вы кое-кому проиграли соревнование, — говорит он и записывает в датапод время моего прибытия.
Что он имеет в виду? Ищу глазами Кая. Рядом с ним сидит девочка, золотые волосы струятся по спине. Ливи.
Она что-то говорит, и Кай смеется. И ни движения, ни жеста в мою сторону, приглашающего сесть рядом с ним. Он даже не смотрит на меня. Мое место заняла Ливи. Я делаю шаг вперед.
Она протягивает Каю ветку. Он даже не колеблется. Держит ветку поверх ее руки, и я вижу, как он помогает ей рисовать кривые линии на грязной земле.
Он что, учит ее писать?
За одним моим шагом вперед следует много шагов назад. Я поворачиваюсь и иду прочь, чтобы не видеть всего этого. Сияния солнечного света в ее волосах, их почти соприкасающихся рук, букв, написанных на земле, его глаз, которые смотрят мимо меня, солнца и ветра и тихих слов, которые должны были быть моими.
Как могу я поговорить с Каем, если она сидит не моем месте? Как могу я теперь учиться писать? Как могу я узнать больше о его истории?
Ответ простой: никак.
После спуска с холма инструктор произносит речь.
— Завтра мы пойдем по другому маршруту, говорит он. — Когда приедете в питомник, стойте на остановке поезда и ждите меня. Я поведу вас на новое место. Мы больше не будем подниматься на этот холм.
— Наконец-то, — стоя позади меня, говорит Кай, но так тихо, что слышно только мне, — а то я стал чувствовать себя, как Сизиф.
