– Папочка приехал! – защебетал
дискант. – Папулечка, солнышко, я по тебе скучала!
По лицу Павла скользнула легкая брезгливость.
– Папулечка хочет нямочки? – сюсюкал
невидимый ребенок. – Ой, мне не разрешили выходить во дворик, поэтому я не
беру у папусеньки портфельчик. Риммочка сердилась за грязь, я сбегала утром за
хлебушком в наш магазинчик – папулечка же захочет свеженького! –
кроссовочки не сняла, а Риммочка…
– Не тарахти! – резко приказал
Павел.
– Ой, папулечка злится! – испугался
ребенок.
– Нет, – уже спокойнее сказал
Краминов, – голова болит.
– Сейчас Тиночка принесет папусеньке
аспиринчик.
– Не стоит беспокоиться, – вновь
начал закипать хозяин.
– Ай, ай! Папулечка не любит больше
Тиночку, – испугалась девочка.
– Замолчи!
– Все, ни гугушеньки! Папулечка устал?
Бедненький, любименький… Я могу тебе газетку почитать или массажик сделать…
Краминов скрипнул зубами и начал подниматься
по ступенькам, я двинулась за ним, дверь в особняк была открыта настежь.
В большом холле было прохладно и сумеречно, у
шкафа темнела фигура девочки.
– Зажги свет, – приказал
Павел, – темно, как в заднице.
Дочь поспешно метнулась вправо. Я не видела
лица девочки, но, судя по одежде, ей едва ли исполнилось четырнадцать лет.
Короткое светлое платье с завышенной талией не прикрывало колен, на ногах
красовались домашние тапки в виде кошек и гольфы с кисточками. Белокурые волосы
были собраны в два длинных хвоста и висели, как уши у собаки бассета, густая
челка спускалась ниже бровей. Весу в девочке не было никакого, я рядом с ней
казалась слонопотамом.
– Зажги люстру, – повторил Краминов.
– Риммочка запретила, – прочирикало
тщедушное создание и, звякнув браслетами, затрясло хвостами.
– С какой стати? – возмутился Павел.
– Пришел большой счет за
электричество, – пояснила девочка. – Риммочка очень расстроилась,
сказала, что мне нельзя играть в приставку. Папулечка, ты же разрешишь? Мне
принесли новый диск, Олежек купил. Папулечка, я недолго, ну пожалуйста!
С каждой секундой мое изумление становилось
все сильнее. Насколько я помню, Павел говорил, что его дети уже взрослые.
Откуда же взялась семиклассница?
– Кто в доме хозяин? – загремел
Краминов. – Я или домработница?
– Ты, папулечка, замечательный и
добрый, – подскочила школьница и потеряла тапочки.
Я прикусила губу: «папулечка замечательный и
добрый» звучит как «Гудвин великий и ужасный». Интересно, Краминов тоже
заставляет всех носить зеленые очки?
– Тогда щелкни выключателем! –
побагровел Павел.
Девочка проворно выполнила приказ, под
потолком вспыхнула огромная люстра, я на секунду зажмурилась.
– Это Елена, – кивнул в мою сторону
Краминов, – мой секретарь. Она наведет порядок на половине Светы.
Глаза распахнулись, девочка подскочила ко мне,
вытянула вперед правую руку и, делано улыбаясь, быстро заговорила:
– Так приятно! Я Тиночка. Столько о тебе
слышала и так тебе завидую! Ты с папочкой каждый день рядом, а меня он на
службу не взял. Я не обижаюсь, я ведь не очень умная. Но я хочу помогать
папочке! Вот выучусь и стану лучше тебя, да!
На секунду меня затошнило. От заморыша исходил
совсем не детский аромат, девочка по глупости надушилась тяжелым «восточным»
парфюмом, пригодным для брюнетки-матроны эдак восьмидесяти лет. Детям лучше
использовать свежие запахи, с ягодными или цитрусовыми нотами. А светлое платье
под лучами люстры оказалось интенсивно-розового цвета, такого же колера у Тины
были губы и щеки. На ее личике лежал слишком толстый слой косметики, в ушах
покачивались многочисленные нитки из стразов, на запястьях блестели браслеты,
на шее гремели бусы. Гламур разбушевался!
– Мы зе непременно подрузимся, –
продолжая сюсюкать, а заодно перестав выговаривать некоторые буквы, произнесла
Тина.
Потом она глянула на меня снизу вверх, чуть
склонив голову. Так смотрит на хозяина описавшаяся в гостиной болонка.
Я машинально пожала протянутую лапку и
вздрогнула – из-под челки в упор зыркнули глаза злого хорька, потом веки
моргнули, взор голубых очей стал конфетно-приторным. В ту же секунду я поняла:
серьги не со стразами, они бриллиантовые, браслеты золотые, платье очень
дорогое, волосы умело покрашены стилистом. И Тине не тринадцать лет, а как
минимум двадцать, а то и двадцать пять.
Глава 14
– Это кто? – шепотом спросила я у
Павла, когда Тина, голося: «Папочка вернулся домой!», побежала в глубь дома.
– Супруга Олега, – сообщил Краминов.
– Кто? – не поняла я.
– Жена моего сына, – с легким
презрением объяснил Павел. – Одевается, как нимфетка, причесывается, как
пятилетняя девочка, ведет себя так, что я теряюсь. Правда, она меня искренне
любит, всегда готова угодить, единственная из всех выбегает к двери:
провожает-встречает и без остановки болтает. Если надо что узнать – поговори с
Тиной, у нее на языке ничего не удержится. Но Олег ее очень любит, у них
счастливый брак. Тебе она показалась странной?
Я пожала плечами, а Краминов продолжал:
– Зла от Тины никакого, но иногда она
меня раздражает. Невестка каким-то образом ухитряется сделать меня вечно
виноватым. Примется языком мотать, я на нее наору, она сразу заморгает,
заплачет, и тут же у меня возникает стойкое ощущение: я – сволочь! Ну что Тина
плохого совершила? Пришла в восторг от того, что свекор домой вернулся,
предлагала ужин, несла тапки чуть ли не в зубах, переживала, что я слишком
устал… Очень некомфортное состояние, словно я ударил котенка. Посижу в кабинете
и иду к Тине. Загляну в ее спальню: она сидит у телика с рукоделием, смотрит
сериал. Начинаю прощения просить: «Дорогая, извини, я сорвался, на работе
неприятности».
А она глаза поднимет и опять частит:
«Папулечка, ты слишком много трудишься! Так мне тебя жалко! Ты самый лучший! Я
тебе шарфик вяжу. Нравится? Это сюрпризик. Хочешь чайку?» Ну и как дальше
поступить? Ощущение собственной дерьмовости только усиливается. Знаешь, что я
потом делаю?
– Могу предположить. Едете в ювелирный и
приобретаете невестке очередные серьги, браслет или ожерелье. Так?
Павел кивнул и толкнул тяжелую дубовую
створку.
– Входи, это спальня Светланы.
