— Доктор Джон, если хотите… — Миссис Борроу показала на поваленный ветром плетень внизу у холма. — Если захотите посмотреть межевые записи, то обнаружите, что владения сэра Эдмунда заканчиваются вон там.
— Однако, — вежливо заметил Файк, — судя по тому пути, который вы выбрали, чтобы попасть сюда, вам пришлось пересечь границы моей земли.
— Ай-ай-ай! — Ее спина изогнулась, словно у кошки. — Право свободного пути пока никто не отменял.
— Я уточню, кто владеет землей, по возвращении в Лондон, — бросил я. — Тем не менее, как члену королевской комиссии, мне предоставлено право беспрепятственного выбора любого пути, который я сочту наиболее целесообразным для выполнения своих задач, которые…
— Да-да, — перебил меня Файк. — Сделайте милость, поведайте нам, какие задачи поставлены перед вами.
Несмотря на свой западный акцент, он говорил как образованный человек. Кэрью назвал его пережитком. Вблизи я смог разглядеть седые пряди волос в его бороде. Кожа обветрилась, но еще не одрябла. На вид ему было лет сорок пять.
Я объяснил, что получил задание составить опись древних строений с указанием их содержания и состояния на сегодняшний день.
Файк приподнял голову.
— Так же, как Леланд?
Провокационный вопрос.
— Примерно так же, как Леланд, — ответил я. — Но, разумеется, у меня другой заказчик. Я имею в виду… никто здесь не должен бояться подвоха.
Файк улыбнулся. Загадочный туман сплетал желтоватые кольца вокруг его сапог.
— Откуда вам знать, доктор? Понимал ли Леланд истинное предназначение описи, которую он привез в Лондон?
— Мне это неизвестно. Леланд мертв.
— Но я слышал, что перед смертью он лишился рассудка. В любом случае… — Файк показал большим пальцем на разрушенную башню за его спиной. — Как видите, церковь, несмотря на свое главенствующее положение и посвящение архангелу Михаилу, слишком пострадала, чтобы ее можно было легко восстановить. Каков будет ответ королевской комиссии на это?
Даже если решение и нашлось бы, я не мог представить, каким оно будет.
— Безусловно, — ответил я, — решение о необходимости дальнейшего нахождения церкви в данном месте будет приниматься на основании целесообразности. Например, поскольку в городе действует церковь Иоанна Крестителя, так ли уж велика необходимость в проведении служб здесь?
Туман жалил глаза. Улыбка Файка будто начала растворяться.
— Что ж, — сказал он, — могу уверить вас, они продолжаются.
— Что продолжается?
— Службы, — ответил Файк.
Я поднял глаза на башню: туман сочился сквозь брешь в обрушившейся стене, словно сквозь рваную рану, оставленную кинжалом.
— Ведьма может рассказать вам об этом, — добавил Файк. — Если пожелает.
Я инстинктивно обернулся на миссис Борроу.
Но та уже направлялась к тропе, петлявшей к подножью холма. Черная накидка с поднятым капюшоном раздувалась вокруг ее тела. Элеонора Борроу шла без оглядки, и я почувствовал внутреннюю неуверенность и внезапное ощущение холода, страсти… и утраты.
В ярости я вновь повернулся к сэру Эдмунду Файку, но тот уже стоял ко мне спиной.
— Идемте со мной, доктор Джон, — пригласил он, — если располагаете временем.
Наверх, к самой вершине Гластонберийского холма. И сквозь арку портала внутрь самой башни. Совершенно пустой, точно гигантская труба, как и говорила мне миссис Борроу. Плиты пола покрылись паутиной трещин, обломки камней хрустели у нас под ногами.
— Все осквернено, — сказал Файк, пиная мелкий камушек на полу.
Над нами простерлось белое небо, казавшееся грязной простыней за ветхими деревянными балками.
— Я слышал, это результат землетрясения, — сказал я.
Файк нагнулся и подобрал с пола дохлого грача, держа его за черное крыло.
— Когда церковь заброшена, — сказал Файк, — она истлевает, как труп. В котором заводятся черви.
Я ничего не ответил, но вспомнил слова доктора Борроу: порой тебе кажется, что это место уподобилось незаживающей ране, в которой смердят заражение и гной. Умерщвление плоти.
— Тут их масса, — сказал Файк. — Шебуршатся. Извиваются. Мерзость. Неужели вы не замечаете их?
По правде говоря, единственное, что я чувствовал, так это елейный душок ревнителя Библии. Файк швырнул мертвую птицу на кучу обломков и мусора.
— Как мировой судья, я обязан пресекать всякое богопротивное сборище. Либо расправляясь с богоотступниками самостоятельно, либо передавая их на суд церкви.
Я кивнул, однако насторожился. Хотя властные полномочия мирового судьи в каждом городе определялись посвоему, не так-то легко можно было сместить этих представителей закона с должности. Файк пользовался крепкими связями по всему графству, и, пока Дадли боролся с болезнью, а Кэрью находился в отъезде, опереться мне было не на кого.
И все-таки мне не стоило проявлять слабость перед этим человеком. Нельзя было показаться в его глазах неуверенным в своих полномочиях.
— Кстати, ваша речь о ведовстве… Сэр Эдмунд, миссис Борроу всего лишь врач. Ее пригласили, чтобы назначить лечение моему коллеге — его скрутила лихорадка. Ничего из того, что она сделала, пока не похоже на чертовщину.
Он не ответил и направил шаги назад к выходу. Я последовал за ним наружу и шел позади него по упругому дерну, пока Файк не остановился у восточного склона холма, где воздух казался прозрачнее. Внизу перед нами расстилалась лесистая местность, затянутая клубящимся темным дымом из высоких труб.
— Мерзкие обычаи, — сказал Файк. — Распутство.
— Понимаю.
И я думал, что понимаю, когда он резко повернулся ко мне.
— Нет. Ничего вы не понимаете. Вы не видели полуночные костры, не поднимали глаза и не видели, как люди-черви бормочут и воют на диск луны. Не приходили сюда на другой день, чтобы увидеть принесенных в жертву новорожденных младенцев, лежащих с перерезанным горлом в траве.
— Вы это серьезно?
Конечно, я не поверил этому, сочтя его слова бредовыми выдумками помешанного на Библии человека. При этом, однако, бывшего еще и мировым судьей… Просто уйти — нельзя.
— Почему церковь построили здесь? — спросил Файк. — Едва доступное место. Вдали от людей.
— На пустынном холме?
— На холме. Именно так. Но прежде церкви, на этом самом холме… стояли камни. Высокие камни. Их воздвигли ничтожные люди.
— Хотите сказать, камни друидов?
— Камни язычников.
Я кивнул. Знакомое чувство надежды встрепенулось во мне.
— Язычество, — сказал Файк. — Колдовство.
