Можно подумать, Дадли не сделал то же самое в предыдущую ночь. Но ложь и полуправда утомили меня. Я решил выложить ему все.
— Аббат, — начал я. — Говорят, аббат не может обрести покой.
— Кто говорит?
— Ковдрей. И если его можно увидеть там… я хотел его увидеть.
Дадли недоуменно смотрел на меня. Я нехотя встретил его взгляд.
— Господи, почему-то все видят их. Королева, ты… все, кроме меня. Увы. Горестное признание получеловека.
С улицы донесся задорный гул рога, за ним последовал громкий хохот. Кровь взыграла, охота началась.
— Погоди, давай-ка внесем ясность, — предложил Дадли. — Так ты пошел на эти руины, чтобы вызвать духа последнего аббата?
— Нет! Я не заклинаю духов. Я этим не занимаюсь. Я только хотел…
Моя смелость иссякла. Дадли повалился на подушку и уставился в потолок.
— Хочешь кое-что знать? Если бы духом был я, последним человеком на земле, которому я хотел бы явиться, был бы доктор Ди. Будет ходить вокруг, разглядывать, тыкать пальцем, достанет свою измерительную веревку и будет докучать бесконечными вопросами о загробной жизни, и видел ли я уже Бога, и что…
— Ладно, ладно.
— Или ты, наверное, подумал, что дух аббата с радостью укажет тебе, где кости Артура?
Он почти угадал. Я уселся на стул под окном и сказал, что очень сожалею о том, что не пришел туда раньше, когда Мартин Литгоу был еще жив.
— Что? Чтобы прирезали еще и тебя? И что потом?
— Я мог бы… — Я провел рукой по небритой щеке и подбородку. — Может, я смог бы…
— Показать свое владение боевым искусством? Запустил бы в них парой тяжелых книжек?
Я ничего не ответил на это. Дадли тяжело развел обессиленными руками.
— Прости, Джон, но тот, с кем я говорю, бессилен, как преждевременно родившееся дитя. Провалиться мне на этом месте, если сегодня утром я не проснулся с полной уверенностью в том, что вся эта затея была придумана Сесилом лишь для того, чтобы удержать меня подальше от спальни Бет до тех пор, пока он не образумит ее.
— Его беспокоят донесения из Франции, — возразил я. — Вот и всё.
— А кто такие эти французишки, чтобы читать нам морали? — Дадли запрокинул голову. — Что говорит этот мировой судья?
— Говорит о поклонении дьяволу. Но, похоже, он из тех людей, которые всюду видят колдовство и черную магию. Кроме того, полагает, что у многих остались горькие воспоминания о списке Леланда и последствиях его работы для Гластонбери. Разгром аббатства разрушил жизни людей и лишил их доходов. Возможно, они боятся новых бедствий.
— И за это вспороть живот человеку?
— Я…
— Теперь очередь за нами? Нам дали понять, чтобы мы убирались отсюда, пока не поздно? Думают, я из таких, кто уносит ноги из дрянного городишки, напуганный ножом мясника?
Кашель помешал ему говорить, и я подошел к его постели.
— Все изменилось. Смерть полностью меняет дело. Быть может, тебе пора вспомнить, кто ты есть. Стоит тебе пошевелить пальцем, отправить письмо, и у тебя будет две сотни людей уже к…
— Нет. Мы закончим дело.
— К черту, Робби. Ты — лорд Дадли, наследник…
— …море ненависти. Вся Англия ненавидит меня за дерзкий нрав. — Он повернул ко мне свое лицо, измазанное грязью и залитое потом. — Не взглянуть ли им на меня сейчас, Джон?
Я вспомнил наш разговор на реке, его речь о смирении, о трехдневном посте, бдении до рассвета, тихом выезде из Лондона и посещении церквей для молитв. Тогда я принял его слова за шутку, и только теперь вспомнил, как много церквей посетили мы по пути сюда, как часто он уходил один.
Тот, кто преподнесет королеве несомненный символ ее царственного наследия… нечто такое, что придает монархии мистический ореол… Тот может рассчитывать на награду.
Стало быть, все только ради награды? Я не мог думать об этом. Не сейчас.
— Ты болен, — сказал я. — Поспи немного.
— Днем?
Дадли нервно провел рукой по лбу, точно смахивая пыль сражения, в которое он не мог вмешаться. Я поднялся.
— Даже если ты не в силах побороть болезнь. Пусть все идет своим чередом. Я задерну занавески.
— Оставь их.
Я был в дверях, когда Дадли окликнул меня.
— Джон… — Он повернулся на бок, чтобы видеть меня. — Тело Мартина…
— Да, я… Мне найти плотника и заказать гроб? Заберем тело в Лондон?
Дадли закрыл глаза.
— Сердце, — вымолвил он. — Мы заберем домой его сердце.
У подножья лестницы меня встретили Ковдрей и молодой человек лет восемнадцати от роду. Юноша сказал, что прибыл из Бристоля и привез письмо.
— Из Лондона, сэр, — добавил он.
Печать я узнал сразу и попросил Ковдрея накормить гонца сытным завтраком с пивом, а плату записать на счет мастера Робертса.
— Я нашел вам Джо Монгера, — сказал Ковдрей.
— Простите… кого?
— Кузнеца. Вы спрашивали меня вчера.
Вчера: прошлая жизнь.
— Он сейчас во дворе, доктор Джон. Я позвал его подпилить копыта старому ослу.
— Благодарю вас. Полагаю, я должен вам. Пожалуйста, добавьте к нашему счету. — Я кивнул гонцу. — Благодарю и тебя.
— Будете писать ответ, мастер?
— Возможно. Ступай, поешь. Не спеши.
Головная боль еще давала о себе знать. Пройдя через пропахший пивом коридор, я оказался у задней двери с маленьким, затянутым паутиной оконцем над ней. Прислонившись спиной к двери, я сломал печать на письме.
Бланш Перри. Должно быть, она написала его почти сразу после нашего отъезда из Лондона, раз оно так скоро дошло до нас. Я развернул бумагу и поднял листок к окну.
Странно. Написано с непосредственностью, шедшей вразрез с обычной чопорностью Бланш, и в письме она обращалась ко мне с простотой, которой я не наблюдал прежде за этой строгой и целомудренной женщиной.
Братец,
Не все ладно с нашей доброй сестрой. Ее ночи полны кошмаров, а дни — тяжких мук.
Вот что я узнала: нашей сестре стало известно о страшных пророчествах, и ей сказано, будто Моргана не оставит ее в покое до тех пор, пока героического предка королевы не погребут во славе. Потому я умоляю вас ускорить решение этого дела и поскорее прислать мне весточку о том, как продвигаются ваши поиски.
По понятным требованиям безопасности письмо не имело подписи, но намек был ясен.
…она не обретет покоя.
Миссис Бланш. Она родилась недалеко от тех мест, откуда родом и моя семья — в области, пострадавшей во время разрушительных англо-уэльских войн. Затем те края разорила жестокая война Ланкастеров против Йорков, когда роды вероломно предавали друг друга и сосед шел на соседа.
