— О нет, — улыбнулась Элеонора. — Не сегодня, доктор Джон. Только не в бурю. Джоан будет теперь стоять у порога и наблюдать за вершиной дьявольского холма… вдруг появятся эльфийский король и его псы.
— Дикая охота?
Я вспомнил, как отец пугал меня страшными историями о псах Аннуна, когда я был ребенком. Говорят, будто эльфийский король со сворой белых красноухих собак мчится в бурю, собирая заблудшие души.
— Джоан всегда надеялась, — сказала Нел, — что когда-нибудь в грозовую ночь король заберет ее в свои чертоги и сделает своей земной невестой.
Нел рассмеялась, обнажив кривоватые зубы, словно доказательство веры в собственные силы. Потом накинула на голову капюшон.
— Не уходите, — попросил я.
Она повела бровью.
— Останьтесь, — повторил я.
Нел подняла глаза к потолку. Губы дрогнули в полной сожаления полуулыбке.
— Со стороны Ковдрея было очень любезно предложить мне ночлег, но я не останусь. Комната на чердаке…
— Наверняка холодная и сырая. И тем не менее…
— И самая беспокойная. Так говорили путники и пилигримы. По ночам хлопают двери, хотя ветра нет. Или рыдает ребенок. Скрипят столы, будто кто-то ходит по ним, хотя вокруг ни души.
— Привидение?
— Так говорят.
Должно быть, я задумался над этим не дольше, чем на секунду.
— Тогда оставайтесь тут, у меня, — предложил я, — а я переночую там, наверху.
Глава 29
БУРЯ
Стена окрасилась белым заревом молнии, и прежде чем снова стемнело, удар грома, мощный и гневный в своей неуемной силе, раздался прямо над нами.
Быть может, на чердаке. Мир духов, будто смеясь надо мной, в очередной раз проявился поблизости, недосягаемый для меня. И так было всегда. Я казался жалким шутом, выставленным на посмешище немилосердными небесами.
— Вы не боитесь провести там всю ночь в одиночку? — поинтересовалась Нел.
— Мой жизненный опыт подсказывает, что привидения избегают меня.
Она взглянула на меня, не вынимая рук из-под плаща. Капюшон сполз, и Нел, склонив голову набок, рассматривала меня, как диковинку.
— Может, это оттого, что вы слишком упорно добиваетесь знакомства с ними?
В памяти всплыли слова Дадли о том, что на месте привидения он меньше всего хотел бы повстречаться с доктором Ди.
— Скорее оттого, — возразил я, — что я скучный человек, привязанный к своим книгам, и не умею видеть.
Мне стало стыдно, и я, наконец, встал. Вспомнил, что говорил Дадли, когда мы плыли по Темзе: «…разве наш Джон Ди не величайший авантюрист из всех искателей приключений? Человек, который отважился выйти за пределы этого мира!»
Тогда я не заметил насмешки. Но голая правда состояла в том, что я был фальшивкой, пустым человеком с большой библиотекой, и Дадли один только раз говорил без притворства, когда, разыгрывая мой арест, прошипел: «Увести самозванца!»
— Вот так, — смущенно произнес я. — Тайна раскрыта. Человек, обвиняемый в колдовстве, который даже не способен увидеть того, что наколдовал. Переход между сферами может открыться другим. Только не мне.
Пожалуй, я впервые признался в этом открыто другому человеку и, в наступившей тишине, пожалел об этом. И хотя я, несомненно, промямлил признание тихими, невнятными словами, в моих ушах оно прозвучало полным горечи, скрипучим воем органа.
— Чепуха, доктор Джон.
По-прежнему склонив голову, Нел Борроу собрала губы в маленький, нежный бутон. То ли жалость, то ли усмешка — меня не радовало ни то, ни другое. Нел прижалась к моей постели.
— Помните, когда в первый раз вы поднялись на дьявольский холм и взошли на вершину…
— Я упал.
— Но если бы я предупредила вас, что вы можете упасть под действием необычной силы этого места… тогда, возможно, вы бы и не упали.
Я молчал.
— Вы много думаете. Пытаетесь обмерить всякую неизвестную вещь аршином своих познаний. Можно, наверное, даже сказать, что вы знаете слишком много.
— Сударыня, очень часто мне кажется, что я не знаю и половины. И если вы хотите сказать, что я должен забыть себя самого и все, что мне удалось познать, чтобы увидеть, почувствовать то, что скрыто…
— Забыть себя? Нет. Возможно, вам просто следует помнить, кто вы.
— Не понимаю вас.
Боже мой, я действительно не понял ее.
Всполохи света озаряли стену и гасли, точно смеясь.
— Знаете, — сказала она, — мне самой с трудом удается заглянуть внутрь себя дольше, чем на пару мгновений. Заглушить голос разума и постичь свои мысли и чувства… и в то же время перестать составлять с ними единое целое. Отделиться от них. Взглянуть на саму себя со стороны. В таком состоянии… можно разглядеть истину. Так говорят.
— Кто? Где вы этому научились?
— Немногие паломники все еще приходят сюда.
— Я хочу сказать… ведь это не христианское учение, так?
Она настороженно взглянула на меня. Грянул гром. Но в воздухе между нами царило спокойствие. Нел сложила ладони.
— Я сказала «паломники-христиане»?
— Продолжайте.
— Время от времени у нас появляются люди из… дальних стран, о которых я даже не слыхивала. Они лежат дальше, чем Франция и Испания, дальше, чем Низинные Земли. Наверное, даже дальше тех мест, откуда к нам приходил Иосиф Аримафейский.
— На востоке?
— Где-то там.
— Вы имеете в виду святых людей? Волхвов?
— Верхом на этих… на верблюдах? Разодетые в дорогие шелка? — Она рассмеялась. — Скорее в лохмотьях и пешком. Они не владеют никакими ценностями, кроме духовных. Мы снабжаем их пищей и даем кров, и они облачаются в наши одежды. Посещают наши святыни, пьют из источников. И делятся с нами своим… пониманием жизни.
— Файк знает?..
— О нет. Хотя некоторые из них в прежние времена бывали в аббатстве. Встречались с аббатом и старшими монахами.
— И вашей матерью?
— Возможно.
Я облизал обсохшие губы.
— Какие травы она выращивала, Нел?
— В основном собирала. Она собирала в полях и в лесу больше трав, чем выращивала. Искала лекарства — от оспы, от овечьей чумы. Ее стремления и помыслы были безгранично чисты.
— А порошок видений?
Первые ручейки дождя заструились по стеклам окна.
— Ах, это, — сказала она.
— А если меня тоже подослали сюда, чтобы узнать о нем?
Нел не ответила.
