— Копай, — сказал Дадли.
И я воткнул лопату в могилу Кейт.
Глава 42
РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ
Размышляя однажды о смерти, я наблюдал за работой могильщика в Мортлейке. У меня же все выходило иначе. Земля церковного кладбища — часто сухая, изрытая почва, полная осколков почерневших костей: одно захоронение над другим, смерть на смерть, земля освящена и все начинается заново… Но здесь почва была богата, покрыта гумусом и теплая внутри.
Мы не привыкли к такой работе и, углубившись на пару футов, решили передохнуть. У меня пересохло горло, но никто из нас не догадался захватить с собой ни эля, ни сидра. Физический труд плохо был знаком нам обоим.
— Если бы с нами был Мартин… — вздохнул Дадли.
— Тогда нам не пришлось бы приходить сюда.
— Верно.
Движение — и мы оглянулись. Неподалеку от нас по траве проскакал кролик. Нет… ночной заяц. Несколькими прыжками он домчался до живой изгороди и исчез в тумане преданий.
В эту ночь я не искал знамений.
— Как мне отвезти его сердце в Лондон? — задумался Дадли. — Никогда раньше не приходилось заниматься такими вещами.
— Тебе нужен деревянный ларец. Нечто вроде раки для мощей. Я бы предложил обратиться к Бенлоу-костолюбу, только, боюсь, он предложит… и не узнаешь, что хранилось там прежде. Лучше спросить у викария церкви Иоанна Крестителя или Святого Бениния. Они, конечно, заломят цену, но оно того стоит.
— В обычное время я бы только отдал приказ — взмах руки, и готово. — Уткнув кулаки в поясницу, Дадли выгнул спину назад. — Боже, только посмотри на меня… среди ночи, и все руки в могильной грязи. Великий поход. Напомни-ка мне, когда это у Мэлори Артуровы рыцари опускались до рытья могил?
Над нами в полном безмолвии пролетела сова, и Дадли натянул шляпу на голову.
— Знаешь, что она мне подарила? Монастырь, один черт.
— Еще один?
— «Дарую тебе монастырь, — говорит. — Вильям подготовит бумаги».
— Когда?
— Дней десять назад, недели две… Хуже всего, что я не могу даже вспомнить названия этого чертова места. Просто монастырь, несколько сотен акров земли. Только когда я приехал сюда и пару часов походил среди людей, для которых лишняя краюха грубого серого хлеба…
— Ты о деревне Бутли?
— Там никто не боялся меня. Старуха напоила коня, налила мне сидру и дала кусок пирога. Она бы не вышла из дома, если б знала, кто… — Дадли посмотрел на меня. — Странно… Я не думал, что у них есть своя жизнь. Мне казалось, они живут только для того, чтобы прислуживать. И вдруг я начал завидовать им. Всей моей жизнью руководят обстоятельства и борьба за положение. Монастырь или кусок пирога — что из них самое?..
— Тс.
Дадли резко обернулся. Вокруг ни души, однако даже шепот мог далеко разнестись в такую глухую ночь.
— Прости, — прошептал он.
— Разумеется, твоя зависть не продлилась бы долго.
— Конечно, нет. Надолго меня б не хватило. Пару дней в той деревне, и будничная скука одолела б меня. Но всего на пару часов… быть может, это мое выздоровление так повлияло… — Дадли сверкнул зубами в свете тусклого фонаря. — Я даже завидовал когда-то тебе — за то, что ты свободно мог ездить по Европе, учиться и плевать на границы, установленные Господом Богом.
— Теперь я квартирант в доме у матери. Однажды унаследовать дом и заставить его доверху книгами — единственное, на что я могу рассчитывать.
— На большее, Джон, и ты это знаешь. Ты же сам учил меня… Знаешь, учил бесполезным вещам…
— Я учил тебя математике. Учил арифметике, чтобы ты смог подсчитать, сколько тысяч акров земли сумела присвоить твоя семья за многие годы, и… Кажется, мы заболтались. Даром теряем время.
— Теряем, ты прав, — улыбнулся Дадли и перекинул мне через яму лопату. — Твоя очередь.
Он держал фонарь под холмиком сырой земли, которую мы накидали с краю могилы со стороны города. Хватило ума хотя бы на это.
И я с яростью копал землю, стерев нежные ладони до кровавых мозолей. Чем глубже мы продвигались, тем легче поддавались почва и камни. Или нам так только казалось. Нас словно глубже и глубже затягивало в греховность нашего предприятия. Будто мы сами себе рыли дорогу в ад.
Дадли спросил меня сверху:
— Они возвращаются? Мертвецы?
— Думаю, такое случается.
— Но ты ведь ни разу не видел… своими глазами?..
— А ты… в аббатстве?
— Лихорадка. Мы сами создаем себе привидения.
— И, возможно, с помощью магии, создаем призраков, которых видят другие. — Подо мной брызнула ледяная вода, и я отошел на шаг назад. — Кто еще видел призрака Анны Болейн у королевской постели? Хоть кто-то видел?
— Ей нужен мужчина под боком, — ответил Дадли. — И не только Сесил.
О нет. Нет. Не сейчас.
Я продолжал копать, яростно и неутомимо. Снял дублет и остался в одной, мокрой от пота, рубахе. Под сапогами чавкала скользкая, грязная жижа. Но я знал, что бывает земля поопасней, чем эта, и потому снова и снова работал лопатой, пока не сбилось дыхание, не загудело в ушах. И я мог бы поклясться, что за нами вели наблюдение, и вовсе не кролики скакали меж кустов и деревьев — там прятались люди.
Взять его.
— Давай, Джон. Говори все, что считаешь нужным сказать.
Я поднял лопату.
— Ты же знаешь, что у вас нет будущего. — Снова вонзил лопату в мокрую землю. — Ты женат.
— Пока женат.
— Нет… что бы ты там ни говорил… О боже.
Лезвие лопаты скользнуло по твердому предмету.
— Она нездорова, — ответил Дадли.
Я вынул лопату из ямы. Хотелось швырнуть ее подальше в кусты и убежать. Но я не смог даже пошевелиться. На окраине участка выросла тень, и я вздрогнул.
— Люди думают, будто я прячу ее в деревне, — продолжал Дадли. — На самом деле с ней что-то не так… Она больна.
Эйми. Его жена.
— Чем?
— Всем. Боли. Недомогание. Слабость.
— Может быть, у нее в голове?
— Кажется, нет. Мы говорили об этом. Она сказала мне… правда, сказала: «Наверное, я скоро умру». Как будто она узнала об этом от самого Господа Бога.
— Может, обратится к врачу?
— Уже обращалась. К нескольким. Шуты гороховые, Джон. Не знают, с чего начать.
Как и я. Он держал светильник у ног, и потому лица Дадли мне не было видно, но внутренним зрением я снова представил его в поту и горячке.
У меня было полужелание, чтобы она… исчезла из моей жизни… Хотя полужеланий, кажется, не бывает?
