Я молчал.
— Дело более не требует вашего участия, — сказал он. — Вчера эта женщина сама решила избавить нас от судебных тяжб и дала признание. Сегодня с восходом солнца явилась к судье за приговором.
Стефан Файк бросил короткий взгляд на телегу, которая с грохотом катилась все дальше за его спиной.
— Как вы догадываетесь, это не заняло много времени.
Глава 48
ПРИЗНАНИЕ
Я смеялся, словно умалишенный, если это вообще можно было назвать смехом. Одной половиной еще в этом мире, другой — в чистилище, в том самом чистилище, которого, по утверждению реформаторов-протестантов, больше не существовало. Новоявленные реформаторы церкви могли перестраивать целую вселенную по своей прихоти, сносить соборы одним взмахом руки.
В «Джордже» меня ожидало письмо — вероятно, от Бланш Перри, — и, вернувшись в трактир, я немедленно распечатал его прямо в пивной, на глазах Дадли и Ковдрея.
И начал читать: Anwyl Sion…
Выражение моего лица вынудило Дадли вздохнуть.
— Ну, что там еще?
Я поднес письмо к его лицу. Мой батюшка, как вам известно, был кровным валлийцем. Как часто он говаривал мне о вящей пользе знания живого валлийского языка, с его устными, эпическими традициями, в сравнении с греческим и латынью…
— Хочешь сказать, что ты не говоришь на этом языке? — удивился Дадли.
— Бланш, видимо, полагает, что я говорю.
Anwyl Sion. Мой дорогой Джон. Это все, что я знал.
— Черт возьми, Джон, здесь наверняка кто-нибудь умеет прочитать это.
— Например, жалкий викаришка из церкви Бениния? — ответил я почти криком. — Не совсем тот человек. Мне бы не хотелось, чтобы он знал о содержании письма. Письмо, как я понимаю, особой важности, иначе зачем бы понадобилось писать его… этой старобританской грамотой? — Я повернулся к Ковдрею. Могли ли мы доверять ему? Меня это почти не тревожило. — Вы знаете кого-нибудь, кто бы говорил по-валлийски, но не был бы связан с Файком?
— Я подумаю, — пообещал трактирщик.
— Только не слишком долго, мастер Ковдрей.
Закрыв глаза, я запрокинул голову и сжал кулаки. Когда я выпрямился, Ковдрей смотрел на меня с хмурым видом — усталые глаза, свинцовая кожа. Бог знает, что он обо мне подумал.
— Должен сообщить вам, — нерешительно произнес Ковдрей, — что трепали здесь прошлым вечером наемники Файка. Насчет… повешения.
— Подозреваю, они не намерены тянуть с этим, — заметил Дадли.
— Завтра на рассвете.
У меня перехватило дыхание.
— Времени на королевское помилование у нас почти нет, — с грустью объявил Дадли.
Согнувшись от кашля, я пытался сообразить, который час и сколько времени у нас осталось. Дадли не смотрел на меня, пока я силился изобразить хотя бы видимость самообладания.
— Город разделился, — сказал Ковдрей. — Прежде, в трудные времена, людьми руководили монахи. Их слово принимали за божью волю. Но теперь викарии…
Я с тревогой взглянул на Дадли — среди нас троих не было более убежденного протестанта, чем он.
— Продолжай, — сказал Дадли.
— Нел, ее отец, мать лечили здесь всех. Теперь людям говорят, что все, к чему она прикасалась, требует очищения. В умах брожение, мастер Робертс.
— Если б мы все… — промямлил я.
— В одном можете быть уверены, господа: никто из них не пойдет на Медвел. Поговаривают, что оружия там хранится больше, чем в королевском арсенале.
— Не могу поверить, — сказал Дадли, — что они намерены проводить казнь на холме вместо того, чтобы обделать дело… втихую.
— О боже! — закричал я. — Ее казнь должна стать примером. Так же, как убийство Уайтинга служило предостережением для папистов. В назидание всем, кто осмелится мыслить иначе, чем позволено Библией, какой бы из ее вариантов ни был сегодня в почете. А мы… у нас есть только остаток дня и ночь, чтобы остановить казнь.
— Только Кэрью мог бы остановить ее, Джон. Даже не остановить, но хотя бы отложить на время, пока мы добились бы вмешательства на более высоком уровне. Если, конечно, его уговорить.
— Но Кэрью…
Ковдрей заглянул через мое плечо, и я обернулся. В дверях стоял Монгер. Кивнув, я пригласил его войти.
— …Кэрью знает, что суд — не более чем жалкая комедия.
— Разумеется, знает. Но, если дело касается колдовства, он готов исполнить примитивное правосудие. В душе он моряк. Вешать на реях, топить в море — это в его стиле. И чтобы расшевелить его, надо оспорить справедливость самого обвинения. Если… если нам удастся найти того, кто в действительности убил Мартина Литгоу, тогда…
— И пытал его, — сказал я. — Не забывай об этом.
— Думаешь, я мог бы такое забыть? Думаешь, что я когда-нибудь смогу позабыть об этом?
Глаза Дадли горели пламенем ярости, в комнате царило уныние, а во мне, по всему телу, разливалась холодная тоска осени.
— Прежде всего, — сказал я, — если представить Кэрью доказательства того, что кости на участке Нел были подброшены…
— Собираешься выколотить всю правду из этого мерзкого костолюба?
Монгер откашлялся, и Дадли повернулся к нему.
— Костолюб болен, — сказал кузнец.
— Сильно?
— Возможно, смертельно.
— А если точнее?
— Мы полагаем, это овечья чума.
Ковдрей затаил дыхание. Монгер пожал плечами.
— Сомнений почти никаких. Мэтью осмотрел его. У Бенлоу появились язвы с черными сердечками.
— Это все проклятая шерсть, — проворчал Ковдрей. — Небось, кто-то из фермеров спихнул ему по дешевке шкуры зараженных овец. До сих пор ничему не научился. Вот черт, только этого нам не хватало…
— Если хотите поговорить с ним, — сказал Монгер, — то лучше поторопиться. Просто не подходите близко.
Последовало молчание. Бенлоу неважно выглядел этим утром, но я посчитал его состояние следствием обильной выпивки.
— Я иду, — сказал я. — Он тоже хотел поговорить со мной. Сказал, что может указать, где лежат кости Артура. Я думал, это только уловка, потому как…
Я посмотрел на Дадли, который лишь махнул раскрытой ладонью, показывая, что соблюдать осторожность теперь уже было поздно. Я обратился к Монгеру.
— У нас имеются основания думать, что кости Артура перезахоронили в Бутли. В лесу. Возле церкви.
— Там, рядом с церковью, действительно стоит небольшой лес, — подтвердил Монгер. — Только этот лес молодой.
— Совсем необязательно, чтобы он был древним. Если кости перенесли на новое место только перед арестом Уайтинга, то это случилось лет двадцать назад. Возможно, деревья посадили вокруг могилы.
