– Столько у меня нет. Если честно, то в
кошельке совсем пусто, но в бардачке лежит сотня долларов. Домашние мне велят
всегда иметь при себе небольшую сумму в качестве НЗ, мало ли какая беда на
дороге случится. Я готова отдать вам «подкожные», но их все равно не хватит,
поищите другого покупателя.
– Оно, конечно, верно, – протянула
тетка, – только вы мне очень понравились, да и средство вам необходимо.
Ладно, говорите, знаете Белявского?
Я кивнула.
– А как вас зовут?
– Евлампия Романова, лучше просто Лампа.
– Сейчас позвоню профессору, –
пообещала женщина, вытаскивая мобильный. – Алло, это кто? Вера Ивановна
беспокоит, мать Анастасии.
Я слушала ее торопливый, журчащий, как ручей,
говорок. Наконец Вера Ивановна отсоединилась, сунула трубку в карман и
вздохнула:
– Все уладила, Белявский очень
обрадовался, что нас судьба с вами случайно столкнула, и велел скидку сделать.
Берите за сто баксов.
– Ой, спасибо, но, право, мне неудобно.
– Без проблем.
– Как-то не очень хорошо получается, я
лишила лабораторию прибыли.
– Не расстраивайтесь, лучше поезжайте
домой, там примите пилюлю и ложитесь спать, проснетесь Белоснежкой.
Мы завершили товарно-денежный обмен. Новенькая
купюра перекочевала в широкую ладонь Веры Ивановны, я получила взамен
пластиковую баночку. Не успела ее спрятать, как женщина сайгаком кинулась через
дорогу.
– Спасибо! – крикнула я, высовываясь
из окна.
– Пей на здоровье, – ответила на
бегу Вера Ивановна и исчезла за поворотом.
Я посидела пару секунд, опершись на руль.
Приехать домой, слопать капсулу, проснуться удивительно красивой и ошарашить
народ, появившись утром из комнаты?
Нет. Лучше приму волшебное снадобье прямо
сейчас. Вера Ивановна обещала эффект через полчаса.
Я быстро отвинтила крышку. Внутри лежали
таблетки. Нет, это капсулы, круглые, плоские, желатиновые, а внутри
переливается какая-то густая субстанция. От лекарства слегка пахнет рыбой…
Впрочем, ничего странного нет. Катюша выписывает медицинские журналы и недавно
читала нам вслух статью, в которой говорилось, что в рыбе типа лосося
содержится много так называемых жирных кислот, благотворно влияющих на
состояние кожи и волос. Съем сразу побольше!
Всю дорогу до дома я щупала лицо и пыталась
рассмотреть себя в зеркале, но особых изменений не заметила. Впрочем, глаза
стали блестеть ярче, а взлохмаченные пряди неожиданно пригладились, обычно они
торчат, словно иголки у обозленного ежа. Вот оно как! Процесс пошел!
Ажитированная сверх меры, я принеслась домой и
мгновенно налетела на Вовку, который мирно курил на пороге гаража.
– Скажи, как я выгляжу? – наскочила
я на майора.
– Отлично, – вяло ответил Костин.
– На сколько лет?
Приятель сунул окурок в пустую банку из-под
растворимого кофе.
– Ну…
– Говори!
– Глаза на восемнадцать, –
ухмыльнулся Костин, – фигура на двенадцать, щеки на двадцать…
– Вот! Я красавица! Молодая! Роскошная!
– Подожди, – хмыкнул Костин, –
сейчас сложу все цифры вместе: «глазные» восемнадцать, «фигурные» двенадцать,
«щечные» двадцать и получим в сумме твой подлинный возраст!
Честно признаюсь, я отвратительно считаю,
прибавляя к семи восемь, всегда получаю разный результат. Но сегодня отчего-то
мигом произвела сложение. О боже: пятьдесят!
– Дурак! – обозлилась я на
майора. – Мне до полувекового юбилея еще жить и жить.
– Стою себе, молчу, – пожал плечами
Костин, – чего напала?
Я молча пошла в дом.
На кухне была одна Ася, медленно убиравшая со
стола тарелки. Я возмутилась. У Курочкорябских в семье явно неправильно
распределены обязанности. Если человек зарабатывает всем на безбедное
существование, его не следует эксплуатировать и в хвост и гриву. Неужели больше
некому заняться посудой после ужина?
– Привет, – тихо сказала Ася.
Я отняла у нее блюдо.
– Сядь, отдохни, сама справлюсь!
– Спасибо, – прошептала Ася и стекла
на диванчик, – наверное, погода скоро переменится. Устала я дико,
руки-ноги не шевелятся.
– Ты очень мало спишь. Вставай не в
шесть, а в девять.
– Тогда я ничего не успею.
– Найми домработницу!
– Пыталась, но они от нас убегают, –
вздохнула Ася, – Оля не всегда бывает приветлива с людьми. И потом,
готовить мне придется самой. Лев Яковлевич ест только мои супы и салаты. Хотя
вот странность! Он попросил на ужин геркулесовую кашу, невиданное дело! Муж –
человек постоянных привычек, овсянку употребляет лишь утром! А тут потребовал
ее ближе к ночи, да еще велел сделать побольше!
– Правда? – еле сдерживая смех,
спросила я.
Ася развела руками:
– Непонятно, однако! Ну я, конечно,
выполнила приказ, полила ужин кленовым сиропом, как он любит, и поставила на
стол. Ну и…
Ася горестно замолчала.
– Что? – стараясь не расхохотаться,
осведомилась я.
– Он зачерпнул ложку, отправил в рот,
пожевал, выплюнул и начал злиться, – недоуменно объясняла Ася, –
каша, мол, плохая, утром была вкуснее, сделай точь-в-точь такую же!
– И чем дело закончилось?
Ася вздохнула:
– Я решила, что крупа негодная, сгоняла в
супермаркет, привезла штук семь разных коробок, и ни одна ему не понравилась!
Лев Яковлевич страшно рассердился, хлопнул дверью. Ума не приложу, ну что с ним
случилось?
Я слушала Асю, решая в душе задачу: стоит ли
говорить ей о том, что утром, торопясь избавиться от капризного профессора, я
перепутала бутылки и наплескала в завтрак чревоугодника водку под названием
«Довгань дамская»?
– А голова у него не болела? –
вырвалось у меня.
– У Льва Яковлевича? Нет, не жаловался, а
почему ты спрашиваешь? – удивилась Ася.
– Ну так, подумала, вдруг он
заболел, – пробормотала я, наблюдая, как Феня и Капа весело пристают к
пытающейся заснуть Аде.
