Потом Юриной маме дали квартиру, и Белявские
уехали на окраину Москвы. Миано остались в центре. Дружба не прервалась, но
видеться парни стали намного реже. Юра окончил институт, пошел на работу и
начал писать кандидатскую. Времени у него теперь не было совсем. Оттрубив в
НИИ, он несся в библиотеку. Под Новый год Юра спохватился, что давным-давно, с
начала весны, не звонил Косте, и почувствовал угрызения совести. Хотя Костя,
наверное, весь в делах, он ведь тоже не пытался созвониться с Белявским.
Юра бросился к телефону и услышал голос
Сарочки.
– Алло! – нервно воскликнула жена
друга.
– Привет, как дела? – спросил Юра.
– Твоими молитвами, – ответила Сара.
Это было вполне в ее духе отбрить собеседника
по полной программе.
– Как Костик? – Юра решил не
обращать внимание на вздорную бабу.
– Не знаю, – проронила Сара, –
но предполагаю, что прекрасно.
Похоже, у жены приятеля было на редкость
гадкое настроение.
– Он дома? – не успокаивался Юра.
– Нет.
– А Эсфирь Леопольдовна?
– Нет.
– А когда будут?
– Никогда.
По Юриной спине прошел озноб.
– Не понял, – пробормотал он.
– А я-то думаю, – хихикнула
Сара, – с какой стати ты звонишь? Оказывается, не знаешь ничего! Ну, хорош
гусь! А еще лучшим другом считался! Нет их!
Юре стало плохо.
– Умерли?!
– С одной стороны, да, с другой –
нет, – загадочно ответила Сара, – считай, как хочешь!
– Да что случилось? – заорал Юра.
Ехидным тоном Сарочка рассказала о
случившемся.
Юра только хлопал глазами. Оказывается, Эсфирь
Леопольдовна с Костей стали, как тогда говорили, невозвращенцами. Супругов
Миано пригласили на очередной конгресс, да не куда-нибудь, а в вожделенную и
совершенно недоступную для советских людей Америку. Яков Аронович, безумно
любивший сына, решил сделать тому подарок и, связавшись с устроителями научного
сборища, сказал:
– Что-то у меня со здоровьем нелады,
придется остаться дома. Эсфирь Леопольдовна тоже не сможет приехать, ей
необходим сопровождающий, обычно его роль исполняю я, но, увы, расхворался.
Члены организационного комитета занервничали.
Присутствие четы Миано или хотя бы одного из этой пары, всегда поднимало
уровень конгресса. Кое-кто из приглашенных, узнав, что Миано не приедут, тоже
откажется участвовать в заштатном мероприятии. Поэтому Якову Ароновичу тут же
сделали предложение:
– Мы оплатим любого сопровождающего для
Эсфирь Леопольдовны.
– Лучше пригласите ее вместе с нашим
сыном, – вздохнул муж, – Костя молодой, подающий большие надежды
ученый, ему полезно принять участие в научном мероприятии.
Вообще-то, советские власти очень не любили
выпускать вместе за рубеж близких родственников. Считалось, что, оказавшись «за
бугром», семья может скрыться подальше, дабы не возвращаться в социалистический
рай. Поэтому многие артисты и спортсмены не оформляли браков со своими
любимыми, если те были их партнерами. Материальное благополучие людей спорта,
эстрады, театра и музыкантов напрямую зависело от зарубежных гастролей, откуда
привозились на продажу чемоданы барахла и коробки с техникой. Вся Москва
советских лет знала: Большой театр везет джинсы, девочки из «Березки»
косметику, а ансамбль Моисеева нижнее белье. Сейчас об этом смешно вспоминать,
но мы так жили, радуясь пудре, купленной в уличном туалете около магазина
«Ванда».
Будь Эсфирь Леопольдовна и Костя простыми
гражданами, никогда бы им не светило улететь за океан вместе. Но для Миано,
естественно, сделали исключение.
Отпускали мать и сына спокойно, Эсфирь
Леопольдовна ведь всегда возвращалась, к тому же дома остался Яков Аронович. А
ответственные работники знали: стариков Миано, несмотря на долгие, прожитые
вместе годы, связывает крепкая любовь.
Десятого числа Эсфирь и Костя прибыли в
Атланту, одиннадцатого сделали на конгрессе заявление: в СССР науку притесняют,
они остаются в Америке!
– Ох, и ничего себе! – пробормотал
Юра, с трудом пытаясь переварить информацию.
– Сволочи! – выкрикнула Сара и
зарыдала. – Сволочи!
Белявский схватил куртку и кинулся по хорошо
известному адресу.
– Гады, – заплакала Сара, открыв ему
дверь, – они специально все спланировали.
Юра молча слушал разъяренную женщину, нужно
признать, история была и впрямь некрасивая.
Некоторое время назад Костя поругался с Сарой
до такой степени, что перебрался спать в другую комнату. Так и не помирившись с
супругой, не поцеловав ее на прощание, Константин отбыл в Америку. Летом оттуда
пришла бумага, согласие на развод, украшенное печатями и подписями.
Яков Аронович скончался в мае. Оказывается, у
него был рак, Эсфирь, покидая супруга, явно знала, что тот уже не жилец.
– Все, все продумано, – стучала
маленьким кулачком по столу Сара, – свекровь сообразила, что муж вскоре
умрет, поэтому и сбежала вместе с Костиком. Небось Яков Аронович аферу
разрабатывал.
– Странно, – прошептал Юра, –
он такой патриот!
– Ну не знаю, – рыдала Сара, –
значит, это Эсфирь придумала! Точно! Сыночка любимого на Запад уволокла!
– С какой стати? У Кости все было в
полном порядке, карьера великолепная намечалась, – удивлялся Белявский.
– Небось решила его на Семилетко
женить, – затопала ногами Сара, – знаю, знаю, она их сводила! Думаю,
что Эвелина уже там, проныра! Костя мне даже письма не прислал. А от свекрови
только цидулька пришла, вот слушай: «Сара! Квартира со всей обстановкой и
вещами остается тебе. Согласись, это хорошая плата за брак с моим сыном. Ты
ничего не заслужила, но пользуйся. Мы никогда не вернемся». А все Эвелина!
Сука! Семилетко!
– Эвелина Семилетко? – воскликнула
я. – Это кто?!
– Ближайшая подруга Сары, – пояснил
Юра, – просто роковая женщина, в нее все влюблялись, похоже, Костя тоже не
избежал общей участи. Сара, естественно, ревновала, а Эсфирь весьма бестактно
намекала, что красотка Эвелина была бы лучшей женой ее сыну.
– Эвелина сейчас хозяйка агентства
«Шар-тур»? – медленно спросила я.
